Наваждение
Шрифт:
Прошло нсколько дней. Съ утра и до поздняго вечера мы не разлучались ни на минуту. Мы предпринимали большія прогулки въ коляск и верхомъ на осликахъ, въ горы. Зина не только не капризничала, не мучила меня, но казалась совсмъ новымъ существомъ. Она была теперь какая-то тихая, робкая, никакого блеска не могъ замтить я въ глазахъ ея, на губахъ не появлялась прежняя страшная для меня усмшка.
Часто глядла она съ грустною нжностью. Она обращалась со мной такъ бережно, она вслушивалась въ каждое мое слово. Даже самыя ласки ея были не прежнія: она больше не жгла меня ими, она тихо брала меня за руку, тихо наклонялась ко мн, какъ будто не смя поцловать меня, какъ будто спрашивая меня, позволю-ли я ей это. Въ ней было теперь что-то дтское, робкое.
Иногда, мгновеніями, я забывался; иногда мн удавалось
И Зина видла и понимала мое состояніе. Я часто подмчалъ, что она пристально въ меня всматривается и потомъ задумывается, соображаетъ что-то. Она употребляла вс усилія прогнать тоску мою, заставить меня забыть все смущающее и тревожное.
Вдругъ ея обращеніе со мной измнилось, ея робость и тихая нжность исчезли…
Посл долгой и тоскливой прогулки мы вернулись домой. Въ домик madame Brochet все затихло. Было ужъ поздно, но мы не зажигали свчи и сидли облитые голубою мглой, теплымъ луннымъ свтомъ, врывавшимся въ окна.
— Ты меня не любишь, Andr'e, ты меня не любишь! — вдругъ отчаяннымъ глухимъ голосомъ прошептала Зина, прижимаясь ко мн и схватывая меня горячими, дрожащими руками. — Ты меня не любишь! — повторяла она: — а я, Боже мой, какъ люблю тебя!.. Что-же это такое, Андрюша? Неужели теперь я обманулась… неужели ты измнился, и я уже не нужна теб?.. Такъ скажи, говори… Я не вынесу этого сомннія.
Она все крпче и крпче жалась ко мн, меня жгло ея дыханіе. Все забывалось… Я видлъ только въ голубомъ туман милое лицо ея, и оно казалось мн не такимъ, какимъ было въ эти послдніе годы, а прежнимъ, почти дтскимъ.
Мн чудились длинныя, черныя косы, какъ она носила тогда, въ Москв и въ Петровскомъ. Слышались сладкія слова ея перваго признанія, десять лтъ тому назадъ, въ такой-же лунный вечеръ…
Я задыхался.
— Андрюша, если любишь меня, такъ, вдь, я твоя… возьми меня! — едва слышно прошептала Зина.
XXI
Мы оставили проводника и нашихъ осликовъ въ таверн и пошли бродить по извилистой горной тропинк. Надъ нами поднимались скалы, а дальше, внизу, громадная панорама — съ одной стороны Женевское озеро, съ другой — селенія долины Арвы и Роны. Свжій втеръ поднялся и гналъ облака, которыя клубились внизу у ногъ нашихъ.
Зина крпко опиралась на мою руку. Она была очень блдна, ея глаза совсмъ потухли. Мы все это утро обмнивались только незначительными фразами. Наконецъ я почувствовалъ, что больше никакъ не можетъ это продолжаться, что нужно наконецъ все кончить, но какъ кончить, что кончить, что нужно — я ничего не зналъ и мы долго шли молча, скоро, какъ будто спшили куда-нибудь къ опредленной цли. Вотъ опять поворотъ дорожки, вотъ огромный камень, наклонившійся надъ пропастью, вотъ еще нсколько разбросанныхъ камней, на которыхъ кое-гд вырзаны имена путешественниковъ, отдыхавшихъ здсь.
— Что это какъ я устала сегодня! — проговорила Зина, оставляя мою руку и садясь на одинъ изъ камней.
Я остановился предъ нею. Она подняла на меня усталые, унылые, безжизненные глаза. Я зналъ, что сейчасъ случится наконецъ то, что порветъ эту невыносимую жизнь послднихъ дней, которую даже страсть не могла скрасить.
— Зина, понимаешь ты, что, вдь, нельзя жить такъ? — наконецъ, сказалъ я, опускаясь возл нея на камень.
— Понимаю, — робко и не глядя на меня, шепнула она.
— Что-жъ это значить? Отчего это, отчего такая тоска, отчего, несмотря на все, мы такъ несчастливы?
— Я не знаю, — еще боле робкимъ голосомъ и еще ниже опуская голову, проговорила она.
— Нтъ, ты знаешь, Зина, ты знаешь!
Я схватилъ ее за руки.
— Смотри на меня, смотри мн въ глаза!
Она съ усиліемъ подняла глаза и все-таки не могла взгля нуть на меня.
— Смотри на меня, — отчаянно говорилъ я, сжимая ея руки:- отвчай мн, ты его убила?
Она задрожала всмъ тломъ, она вырвала у меня свои руки и схватилась ими за голову. Мн показалось, что скалы, висящія надъ нами, обрываются, мн показалось, что земля уходитъ изъ-подъ ногъ нашихъ и что мы летимъ въ пропасть. Стонъ вырвался изъ груди моей, но я оставался неподвижнымъ.
Зина бросилась на мокрую траву къ ногамъ моимъ.
— Andr'e, выслушай меня — все-же не я его убила! О, выслушай меня; да, нужно чтобы ты
все зналъ. Я думала, что можно скрыть это, я думала нужно скрыть это, я думала, что возможно счастье. Я не могла и не смла, мн казалось, что я не имла права, не должна была говорить теб, но теперь вижу, что ошиблась. О, какое безуміе! Какъ будто я не знала давно, всю жизнь, что скажу теб все. Теперь, значитъ, пришелъ этотъ день, этотъ часъ; слушай-же меня, слушай.И я слушалъ, и я все не могъ пошевельнуться, и все мн казалось, что со всхъ сторонъ скалы летятъ на насъ и что мы ужъ задыхаемся подъ ними. И я слушалъ съ напряженнымъ вниманіемъ и не проронилъ ни одного звука, и каждый звукъ ударялъ на меня какъ громадный камень.
— Не я его убила, — слышалъ я страшный голосъ:- только нтъ, все равно я… Я, конечно! Зачмъ ты тогда ухалъ? Вдь, я говорила теб, что ты не знаешь, для чего дешь! Ты могъ еще спасти меня; да, ты могъ… Вдь, ужъ все тогда было почти ршено, а ты ничего не понялъ, хоть и предчувствовалъ что-то страшное… Помнишь, какъ я тебя мучила Рамзаевымъ, помнишь, какъ ты боялся за меня; ахъ, ты, кажется, ревновалъ его, ты не зналъ, что онъ мн для другого нуженъ. Онъ, этотъ дьяволъ, онъ все сдлалъ. Ты, вдь, не знаешь, какъ часто я съ нимъ видлась. О, онъ меня понялъ, онъ зналъ какъ говорить со мною, онъ зналъ чего мн было нужно… Вдь, т два года, что я прожила съ мужемъ въ деревн, я совсмъ задыхалась, я сдлалась какъ помшанная. Ты и представить себ не можешь, что такое была за жизнь! Не разъ я порывалась убжать, но убжать было не легко. Ты не зналъ его, онъ былъ вовсе не такъ ужъ мягокъ, какъ это казалось, онъ отлично забралъ меня въ руки. Знаешь-ли ты, что незамтно для меня самой вс даже мои крошечныя средства оказались у него, и я сама ровно ничего не имла: мн не съ чмъ было бжать. Какъ-же бы я убжала, куда? Къ теб, но я помыслить не могла объ этомъ, ты былъ для меня ужъ не живымъ человкомъ, я мечтала иной разъ о теб и только… Не понимаю до сихъ поръ, какъ потомъ, по прізд въ Петербургъ, ршилась я придти къ теб… Тогда, выйдя за него, я думала, что буду совершенно свободна; его громадное состояніе мн представлялось ужъ моимъ состояніемъ. А вдругъ онъ запуталъ меня, обернулъ меня такъ скоро, такъ неожиданно, что я и очнуться не могла и не сумла вырваться. Онъ только общалъ мн скоро умереть… сулилъ тогда полную свободу!.. Но онъ не умиралъ, а пойми-же ты, что мн нужна была воля… Я, вдь, тысячу разъ теб это повторяла…
«Теперь у нея есть воля, что-жъ она пришла ко мн?» — мелькнула у меня и сейчасъ-же прошла эта мысль. Я опять слушалъ и опять скалы давили меня.
— Что-жъ мн оставалось, еслибъ я ршилась убжать отъ него? — продолжала она. — Вдь, мн оставалось только явиться въ Петербургъ, показаться въ лож и на другой день продать себя какому-нибудь другому старику и еще на худшихъ условіяхъ — мн не того было нужно!.. Вотъ онъ, наконецъ, заболлъ. Я видла, что его болзнь серьезна. Ты знаешь все, что тогда было. Я ждала день за днемъ, недля за недлей, ты видлъ… ты видлъ, что онъ все поправлялся. Если-бы только зналъ ты какъ иногда я его ненавидла!.. А тутъ пришелъ тотъ дьяволъ и разсказалъ мн все, что я думаю и чего я желаю… Конечно, онъ притворился въ меня влюбленнымъ. Онъ началъ уврять меня, что мн стоитъ сказать ему одно только слово и онъ для меня на все готовъ: онъ сдлаетъ все, онъ пойдетъ на всякое преступленіе. Я сначала посмотрла на все это какъ на вздоръ, я забавлялась его словами, его глупой ролью…
— И ты мн ничего не сказала! И ты могла слушать и его и меня? — не знаю выговорилъ-ли я это вслухъ или только подумалъ, но все равно она отвтила:
— Я не прогнала его, я его слушала! И онъ добился того, что я стала слушать его все внимательне. Онъ умлъ именно тогда являться, когда я была въ раздраженномъ состояніи, когда я особенно не могла равнодушно глядть на мужа. Онъ являлся и плъ все ту-же псню на разные лады, онъ видлъ и понималъ, какъ я начинаю его слушать. Одного только онъ боялся — тебя… но ты самъ ухалъ! Ты убжалъ и оставилъ меня ужъ совсмъ въ рукахъ его… О, какъ все это невыносимо, какъ страшна вспоминать объ этомъ! Онъ какъ будто околдовалъ меня. Посл, тебя онъ являлся все чаще и чаще: цлые дни проводилъ у насъ и все твердилъ, твердилъ одно и то-же. И я сходила съ ума все больше и больше. Зачмъ, для чего я сказала ему, что между мной и тобой все кончено — не знаю; только я сказала… Вотъ, наконецъ, онъ уврился въ томъ, что если я соглашусь только, гакъ буду совсмъ ужъ въ рукахъ у него, и согласилась… и мн казалось, что я согласилась…