Наваждение

Какъ-то безсознательно соображалъ я, что можно такъ обойти и такъ къ нимъ приблизиться, что они не будутъ меня видть, а я буду ихъ слышать: за скамейкой гд они сидли, были густые кусты, еще не совсмъ осыпавшіеся, а за этими кустами что-то въ род бесдки. Тамъ есть тоже скамейка, и оттуда будетъ слышно все… Тихо, едва переводя дыханіе, забрался я въ бесдку, слъ на скамью и сталъ слушать.

Я не обманулся. Вотъ… вотъ слышу я голосъ Зины, не могу только разслышать что говоритъ она. Но сейчасъ все буду слышать… вотъ теперь говоритъ онъ. И даже при звук этого отвратительнаго голоса я не вздрогнулъ, я остался такимъ-же спокойнымъ, я только внимательно, всмъ существомъ своимъ слушалъ.

— Да, вдь, вы себя обманываете, — говорилъ онъ: — и я, право, удивляюсь вамъ: это какой-то новый капризъ, но онъ пройдетъ такъ-же скоро, какъ и все, и тогда увидите, что будетъ еще хуже. Вдь, я хорошо его знаю: ну, разв онъ — этотъ фантазеръ, мечтатель, — разв можетъ онъ наполнить жизнь вашу? Разв то вамъ было нужно и для того вы освободились?

— Прошу васъ, — тихо перебила его Зина:- не говорить объ Andr'e; я сама знаю, что длаю, и не вамъ вмшиваться въ мою жизнь. Если я согласилась встртиться съ вами и если я васъ слушаю, то это только по необходимости.

— Я ни во что не вмшиваюсь и кажется ничего дурного не говорю про него, — опять раздался отвратительный, вкрадчивый голосъ:- но согласитесь, что я имю право высказать вамъ свои мысли, тмъ боле, что вы меня до такой степени удивили, что я едва могу придти въ себя. Вамъ вольно сейчасъ-же перестать слушать, встать и уйти отсюда, но я все таки-же вамъ повторяю, что эта новая ваша жизнь, какъ вы говорите, не будетъ продолжительна. Господи Боже мой, вы и Andr'e! Вы не могли вынести неволи, деспотизма старика, ну а деспотизмъ Andr'e посильне! Черезъ мсяцъ какой-нибудь вы не будете знать сами куда дваться: онъ станетъ вамъ навязывать свои мысли, будетъ заставлять васъ восхищаться всмъ тмъ, чмъ онъ самъ можетъ восхищаться; преклоняясь передъ вами и называя васъ богиней, сдлаетъ васъ рабой своею… Помню, вы говорили когда-то о какой-то необычайной, неземной любви къ вамъ! Знаете-ли, подъ отличными словами все скрыть можно… Какая такая неземная любовь — просто высшая степень эгоизма! Не для васъ, а для себя онъ васъ любитъ, и попробуйте, докажите мн, что я не правъ въ этомъ!.. Это очень легко сдлать: вамъ стоитъ только заявить ему о какомъ-нибудь своемъ собственномъ желаніи, о чемъ-нибудь такомъ, что будетъ не по немъ, вамъ стоитъ погладить его противъ шерсти, ну, тогда и увидите, какъ онъ васъ любитъ! Тогда и конецъ всей этой неземной вашей жизни!

Рамзаевъ засмялся… а она молчала и слушала.

Тихо поднялся я со скамейки, вышелъ изъ сада и, не заходя въ M'etropole, похалъ домой.

XXIII

Соображать и думать я долго не могъ, но наконецъ вышелъ изъ своего страннаго состоянія. Madame Brochet спросила меня, гд я былъ; я сказалъ, что я ходилъ въ горы.

Оставшись одинъ у себя, я все началъ приводить въ ясность. Тогда она получила письмо, это письмо было отъ него, она спокойно притворилась, солгала, все отъ меня скрыла. Въ этомъ письм, конечно, онъ извщалъ ее о своемъ прізд: не случайно-же они встртились въ Женев! Она, уговоривъ меня остаться дома, отправилась на свиданіе съ нимъ. Изъ того, что я слышалъ, было ясно, какова была цль этого свиданія съ его стороны. Но съ ея стороны что-же? Она его боится. Да, это возможно. Она сказала, что слушаетъ его только по необходимости, но она его слушала и зачмъ это она все отъ меня скрыла? Что въ этомъ заключается? Ужасное что-нибудь, смерть наша, или нтъ еще? Можетъ быть, что нтъ и это нужно ршить непремнно! Она могла все скрыть отъ меня, изъ простого, понятнаго чувства любви ко мн, она имла право не хотть впутывать меня въ это дло. Можетъ быть, она боялась за нашу встрчу; да, конечно, она должна была бояться этой встрчи. Можетъ быть, она хорошо даже сдлала, что все отъ меня скрыла. Я ничего не слышалъ дурного отъ нея сегодня въ саду, въ Женев…

Все-таки-же ничего не ршается. Нужно выждать, вотъ она прідетъ… Она пріхала часа черезъ три посл меня. Она сейчасъ-же вошла ко мн, спросила что я длалъ.

— Madame Brochet сказала мн, что ты гулялъ долго очень; гд ты былъ?

— Я былъ въ горахъ. Вышелъ пройтись, да напалъ на прелестный пейзажъ и не могъ удержаться…

Я показалъ ей одинъ изъ моихъ эскизовъ, который она не видла еще и который теперь я нарочно выложилъ.

Изъ ея словъ, изъ ея тона, изо всего, наконецъ, я хорошо понялъ, что она не подозрваетъ о моей поздк въ Женеву. Значитъ, она не была въ M'etropol'e, иначе тамъ-бы ей сказали, что я ее спрашивалъ. Теперь посмотримъ что она будетъ говорить?

— А ты что такъ долго длала въ Женев? — спросилъ я.

— А вотъ пойдемъ ко мн, я покажу теб вс мои покупки. Все кончила довольно рано, хотла было вернуться, но опоздала къ пароходу…

— Гд-же ты обдала?

— Не въ M'etropole, а въ H^otel de la Balance. Это было мн по дорог и тамъ очень недурно готовятъ.

— Никого ты не видала въ Женев?

— Кого-же мн видть? Никого не видала.

Она увела меня въ свою комнату и стала показывать покупки, потомъ сла на диванъ рядомъ со мною, положила мн на плечо руку, какъ обыкновенно это длала, и задумалась о чемъ-то.

— А знаешь-ли, Зина, что я очень безъ тебя тревожился, — сказалъ я. — Мн вдругъ приснился на яву страшный сонъ: мн вдругъ приснилось, что ты отъ кого-то получила письмо, помнишь тогда, когда я у тебя спрашивалъ, и скрыла отъ меня это письмо, что ты, можетъ быть, съ кмъ-нибудь видлась и скрываешь отъ меня это.

Это было уже такъ ясно и такъ грубо. Что она отвтитъ?

Она засмялась, засмялась откровеннымъ, громкимъ смхомъ.

— Какіе ты вздоры болтаешь! — сквозь смхъ проговорила она:- вдь, не хочешь-же ты, чтобъ я тебя заподозрила въ ревности?

— Но ты знаешь, что одна мысль о томъ, что можетъ быть когда-нибудь ты въ состояніи что-либо скрыть отъ меня, можетъ меня измучить. Скажи мн, можешь-ли ты что-нибудь скрыть отъ меня?

Она тихо покачала головой.

— Теперь отъ тебя скрывать, съ какой-же стати?

Больше говорить спокойно я ужъ не могъ и поэтому долженъ былъ остановиться. Она давно-бы должна была мн все разсказать посл моихъ словъ; если-же не разсказала, если продолжаетъ такъ упорно и хладнокровно скрывать, значитъ ршилась скрыть во что-бы то ни стало. Теперь весь вопросъ въ томъ, зачмъ ей такъ необходимо скрывать отъ меня: ради-ли меня или тутъ что-нибудь ужасное?

Я пристально, внимательно смотрлъ на нее и мало-по-малу начиналъ приходить къ убжденію, что все это длаетъ она для меня, что только поэтому она можетъ такъ спокойно притворяться. Теперь было-бы слишкомъ безумно заподозривать ее и не врить ей. Теперь не врить ей, что-жъ-бы тогда было? Подожду еще, можетъ быть, въ конц концовъ она мн все сама разскажетъ, и я самъ какъ-нибудь окончательно ршу все это.

На другое утро я и ршилъ окончательно: я успокоился на той мысли, что Зина имла право скрывать отъ меня свою встрчу съ Рамзаевымъ. Теперь я буду знать, увидится-ли она еще разъ съ нимъ; конечно, не увидится, конечно, отдлавшись отъ него, то-есть заплативъ ему, она никогда его больше не увидитъ. А что на его дьявольскія слова она не можетъ поддаться, объ этомъ теперь мн было-бы смшно заботиться. Разв я недостаточно зналъ ее — новую, разв я могъ не врить любви ея?

* * *

Черезъ два дня мы должны были хать и ршили, что предъ отъздомъ непремнно отправимся въ горы… Этотъ день весь въ мельчайшихъ подробностяхъ сохранился у меня въ памяти. Можетъ быть, это былъ послдній ясный и теплый осенній день. Я, какъ сейчасъ помню, сидлъ предъ своимъ столомъ и дописывалъ письмо къ мама. Я сидлъ здсь, на этомъ самомъ мст, гд пишу теперь, и Зина вошла тихонько, и я замтилъ, что она вошла только тогда, когда она ужъ положила мн на плечо свою руку. Я обернулся; она совсмъ была готова: вотъ предо мною ея фигура въ черномъ плать, я вижу склоненное надо мною лицо ея, упавшій и касающійся моей щеки локонъ. Она пришла за мною, и мы отправились. По обыкновенію, оставили мы у знакомой таверны нашихъ осликовъ и пошли по извилистой, знакомой намъ тропинк.

Мы остановились и долго молча смотрли вокругъ, въ послдній разъ любовались огромною панорамой, бывшею предъ нами.

— Вдь, мы вернемся сюда, не правда-ли, — сказала мн Зина. — Знаешь, все это мсто, вс эти горы, все это мн теперь родное, какъ будто я родилась здсь и выросла; пусть-же это будетъ нашимъ мстомъ.

— Да, конечно, мы должны сюда возвращаться, — отвтилъ я, и вдругъ мн ужасно захотлось опять, чтобъ она мн все разсказала про встрчу съ Рамзаевымъ, хоть я ужъ ршилъ, что она имла право умалчивать и что она для меня это длала. Наконецъ, мн самому захотлось сказать ей, что я все знаю, но что-то меня удерживало. Къ тому-же и нельзя теперь было: она говорила о томъ, какъ мы подемъ въ деревню къ нашимъ и спрашивала меня, хорошо-ли отнесется къ ней мама, сказала, что этотъ вопросъ ее очень сталъ тревожить въ послднее время.