Навола

— Парлу не понравится идея лишиться рудников.

— У Руле нет рудников. Он слаб. Мераи слаба. Перед смертью Аветтон тратил деньги безрассудно. Покупал тигров из Хура и слонов из Хуса. Содержал дорогих куртизанок для собственного удовольствия. Построил дворец для Марии Асколакаска и еще один — для Симон Турню. Нам обоим известно, как уязвим ваш юный парл; ему в наследство досталось нездоровое государство. И потому я открыто говорю, что выдача ему новых ссуд сопряжена со значительным риском. Он молод. Он не проверен. У него нет наследника. Его сила — исключительно в вашей верности. А какова она, ваша верность? Как бесконечные льды верхнего Чьелофриго или как весенние талые снега нижнего?

Делламон нахмурился:

— Вы, как собаки, хотите распотрошить наш труп.

— Но мы не приказывали старому Аветтону потратить деньги на женщин, груды мрамора и слонов, которых он не мог накормить.

— Однако всем известно, что вианомо говорят о банках. Банк обдерет тебя донага, заморит голодом твою семью, обглодает твои кости дочиста — а потом пожалуется, что из этих костей получилась скверная зубочистка, чтобы ковырять в зубах после пира. Банки всегда заявляют, что выдают кредит с риском для себя, и все же банковские сундуки всегда наполняются, а детские желудки остаются пустыми.

— Вы говорите, как тот безумный священник, Магаре.

— Сфай. Тот лживый скотоложец? — Делламон с отвращением фыркнул. — Аристократов он тоже не любит.

Отец рассмеялся, потом вновь стал серьезным.

— Я могу сделать только предложение в интересах Банка Регулаи. Но оно хотя бы не причинит вреда Мераи. Идите, садитесь за доску с другими, пейте их чай и слушайте, что они вам предложат. Однако предупреждаю: к кому бы вы ни обратились, они предложат вам лучшие условия на бумаге, но потребуют нанять компаньи милити из числа их друзей, поскольку их не будет заботить, выживете вы или погибнете; они всяко окажутся в выигрыше. Предложат Черную компанью Канинеро или компаньи Боррага Франчино — и эти армии выпустят из вас кровь так же эффективно, как мясник выпускает кровь из свиньи. Они будут затягивать войну, избегать решающих боев, будут маршировать туда-сюда по всей Мераи. Они будут потрясать копьями, и выкрикивать боевые кличи, и трахать ваших женщин, и квартироваться в ваших городах, и есть ваш хлеб, а потом снова маршировать, утверждая, что нуждаются в маневре. Времена года будут сменять друг друга, а наемники требовать больше денег. От Мераи останется только бескровная мумия, вроде тех, что находят в песках Зурома.

Делламон неловко пошевелился. Я почувствовал, что момент заключения сделки близок.

— Поступайте как хотите, первый министр, — сказал отец. — Отбросьте нашу руку дружбы и вместо этого пожмите скользкую пятерню архиномо Серио, или Кортеса, или Фурия. А потом возвращайтесь к своему юному парлу с тем, кого выберете, и знайте: когда Чичек выступит против вас и вы будете сидеть в осажденном Палаццу Россо, проклиная Скуро и Амо, пенять вам придется только на собственный выбор.

Делламон посмотрел на моего отца чуть ли с ненавистью.

— А вы не потребуете, чтобы мы взяли вашего генерала? Я не пищащий младенец, только что вылезший из материнской утробы. Вы наверняка поставите такое условие.

Губы отца дрогнули:

— Ну конечно.

Делламон ждал ответа, как корова ждет удар молота.

— Генерал Сивицца, — с улыбкой сказал отец.

Делламон изумленно отпрянул.

— Вы предлагаете люпари? Наволанских люпари?

— Более того, я предлагаю голову Чичека на пике до наступления зимы.

Делламон снова уперся.

— Медный рудник на десять лет, — проворчал он. — Это окупит ваш кредит...

— Мне нравился Аветтон, пусть он и глупо тратил деньги, — перебил его отец. — Ради его сына я делаю вам предложение — но я пью чай не ради того, чтобы почувствовать сахар. Мое предложение окончательное. — Он поманил меня. — Идем, Давико. Без сомнения, нас заждались внизу.

— Подождите! — Делламон схватил его за рукав. — Ради Амо, дайте подумать!

Отец остановился, глядя на пальцы Делламона на своей руке. Первый министр поспешно отдернул руку. Это вновь продемонстрировало мне мастерство отца. Несколькими словами он изменил перевес сил в сторону. Он поймал то, что я отбросил в приступе досады, а потом взял еще больше.

— Так тому и быть, — прошептал первый министр, а затем коснулся обеих щек и поцеловал пальцы. — Составляйте бумагу.

Отец смягчился. Внезапно он просиял, словно лучи света Амо.

— Значит, мы союзники! — воскликнул он и притянул Делламона к себе прежде, чем тот успел опуститься на колени, чтобы формально приложиться щеками к отцовским сапогам. — Най. В этом нет нужды. Мы союзники, — повторил отец, расцеловав его. — Чичеку конец!

Делламон позвал ждавшего снаружи посла и велел принести вино. Мы выпили по стопке и скрепили сделку на месте, хотя позже Мерио все равно оформит бумаги с печатями.

— Вы должны посетить Вступление Давико, — сказал отец.

— Най, я должен вернуться с новостями в Мераи. Мой парл ждет с нетерпением.

— Значит, в другой раз. Но знайте, граф Делламон, вы всегда будете желанным гостем в палаццо Регулаи.

Мы выпили еще, а потом нас отвели вниз, на праздник.

— Почему ты предложил такие щедрые условия? — спросил я, когда мы спускались. — Ведь медный рудник не настолько ценен.

— Достаточно ценен, — ответил отец. — У нас есть другие интересы во владениях Красного города. Смерть старого парла осложнила некоторые мои планы. Нам чрезвычайно выгодно привязать к себе нового парла и защитить займы, которые уже даны Мераи.

— Ты не боишься, что это деньги на ветер? Или что калларино не захочет отпустить люпари?

— Почему ты дал Делламону преимущество?

Меня удивила внезапная смена темы.

— Я... я рассердился.

— Ты рассердился? — Отец замер посреди лестницы, заставив меня тоже остановиться на ступеньку ниже и обернуться к нему. — Я поставил тебя в самое средоточие власти, которую ты однажды унаследуешь, а ты рассердился?

— Ты вовлек меня хитростью.

— И ты нанес себе рану, потому что рассердился на меня. Разве это мудро?

— Я не просил садиться за доску сегодня!

Это прозвучало громче, чем я хотел, и глаза отца распахнулись от изумления. Я думал, что он возмутится, что упрекнет меня за неуважение, но он лишь нахмурился.

— Мы ди Регулаи, Давико. Мы всегда за доской. Мы за доской, когда обсуждаем сделки за чаем и когда пьем вино с послами. Мы за доской, когда играем в карталедже с друзьями. Мы за доской, когда посещаем свадебные торжества и когда идем в катреданто. Мы ди Регулаи. Каждый наш поступок имеет значение. Ты вскоре станешь мужчиной, и пришла пора вести себя как мужчина. Мы всегда сидим за доской. Всегда. И мы никогда, НИКОГДА не даем преимущество другим.

И он окинул меня взглядом столь разочарованным, что мне захотелось провалиться под землю.

Глава 20

Я бродил среди празднующих — оцепеневший, одинокий, потерянный.

Мы всегда сидим за доской. За нами всегда наблюдают.

Отцовские слова преследовали меня, они изменили смысл праздника. Все торгуются. Все ведут переговоры. Я уступил преимущество. Я чувствую себя дураком.