Найденыш
Шрифт:
– С нетерпением, - тихо добавил он, внося долю разнообразия.
Принц вошел вовнутрь и коротко поклонился королеве, которая сидела в мягком, удобном кресле, держа в руках рукоделие. Она подняла голову и улыбнулась:
– О, как мило, что вы пришли, Филипп. Садитесь, прошу вас, - и она указала ему на кресло, стоявшее напротив.
Филипп сел, вытянув вперед ноги. Оливетт перевела взгляд на Ромейн:
– Ты можешь идти, Роми, спасибо.
Девушка присела и вышла, плотно закрыв за собой дверь. Принц сдержал смешок.
– Я так рада, что вы согласились прийти,
При этом ее глаза не отрывались от пасынка и прямо-таки излучали доброту и нежность. Но увы, весь эффект пропал даром, потому что Филипп как раз в этот момент с тщательным вниманием разглядывал свои ногти.
– О, пустяки, - отозвался он небрежно.
– И я также рада, что вы поняли наконец, нам есть, что обсудить. Сейчас мы можем поговорить спокойно, нам никто не помешает.
– Что мешало раньше?
– осведомился принц.
– Уж вам ли не знать. К примеру, ваша робость и нерешительность.
– Да?
– протянул он с удивлением.
На его памяти это произошло впервые. До сих пор никто еще не считал его ни робким, ни нерешительным.
– Конечно, - уверенно подтвердила королева, - я сразу поняла это. Не знаю, замечают ли другие, что вы в глубине души до сих пор остались скромным и молчаливым ребенком. Вы и теперь не особенно разговорчивы. Почему вы молчите?
– спросила она неожиданно.
В ее красивых голубых глазах плясали веселые, лукавые искорки. Филипп пожал плечами:
– Я слушаю вас, матушка.
Отложив рукоделие, на котором не добавилось ни единого стежка, Оливетт встала со своего места.
– Вы меня не проведете, Филипп. Я все прекрасно понимаю. Вы насторожены, словно ожидаете от меня какого-то подвоха. От меня! Помилуйте, Филипп, неужели я могу причинить вам боль? Будьте уверены, вам не грозит никакая опасность, пока я рядом, - тут королева подошла к нему сбоку и присела на ручку его кресла, - я положу все силы, чтобы защитить вас.
– От чего?
– хмыкнул Филипп.
– Но вы ведь чего-то опасаетесь, не так ли?
– она дотронулась до его плеча, плавно и осторожно, - и прошу вас, Филипп, оставьте матушку.
Наклонив к нему голову, Оливетт улыбнулась:
– По-вашему, королева должна быть такой же мрачной, злой и жестокой, как и ее муж?
Принц слегка оторопел от подобной характеристики.
– Это совсем необязательно, - отозвался он чуть погодя, - тем более, что вы совершенно не походите на моего отца, матушка.
– Это не ответ, - королева постепенно завоевывая позиции, потрепала его по волосам.
Филипп снес это терпеливо, хотя не испытывал никакого удовольствия от подобного жеста. Он вовсе не нуждался в том, чтобы его гладили по голове, как несмышленыша.
– Я хотела бы услышать ваше мнение обо мне, Филипп,
– И зачем вам это, матушка?
– Затем, что мы живем рядом и должны знать друг о друге больше, чем знали до сих пор. Посудите сами, Филипп, мы живем, как чужие. Так нельзя, ведь мы - одна семья, а семьи должны быть дружными. Поэтому, я считаю, что нас может спасти только полная откровенность.
– От чего спасти?
– От отчуждения. Итак, вы готовы?
–
Это занятно.Некоторое время Оливетт смотрела ему в лицо, ожидая продолжения, а потом сказала:
– Что ж, я начну первая. Филипп, я думаю, вы влюблены, - и она рассмеялась легким, мелодичным смехом.
Принц с удивлением приподнял брови:
– В самом деле?
– Да-да, не спорьте, я вижу. Ничто не сможет обмануть глаза женщины. Мы обладаем интуицией, больше чувствуем, чем думаем. Но наши чувства безошибочны.
– Да ну?
– он фыркнул, - все это я уже слышал много раз. Почти столько же, сколько видел ошибок вашей хваленой интуиции.
– Но до сих пор это не относилось ко мне.
– Это верно.
– Между прочим, я даже догадываюсь, в кого вы влюблены.
– Будет интересно это услышать, - съязвил Филипп, - ну-ка, скажите мне новость, матушка. Я заинтригован.
– Ох, Филипп, Филипп, - Оливетт вновь рассмеялась, коснувшись ладонью его щеки, - вы прячете свою робость и нерешительность за сарказмом, а это не всегда срабатывает. Так нельзя. Поймите, любовь не признает пассивности. С вашей стороны требуется лишь ма-аленькое усилие - и победа за вами. Да, кстати, могу добавить, - тут королева приблизила свои губы к его уху и прошептала:
– Предмет вашей страсти к вам благосклонен.
– Да? Кто именно?
– осведомился принц, слегка отстраняясь.
– О, - королева отклонилась назад и посмотрела на него с пониманием, - вы не хотите раньше времени раскрывать свои карты. Ох, какой же жар скрывается в вашем сердце. Хорошо, пусть будет по-вашему. Я умею ждать, Филипп. Всю мою жизнь можно назвать одним большим ожиданием.
– Женщины не умеют ждать, - сказал Филипп, начиная жалеть о своем приходе.
И зачем он вообще согласился на это? Эта женщина находится в плену собственных заблуждений, уверена в них столь глубоко, что уже не отличает действительность от своих фантазий. Очень скоро она поставит его перед выбором: поддержать их или развеять в прах, Филиппа оба варианта совсем не привлекали.
– Многие, - согласилась Оливетт с его утверждением, - но не все. Вы судите о тех, которых знаете. Меня вы не знаете, Во всяком случае, пока.
"И не хочу знать", - добавил он мысленно.
Помолчав, она оглядела его еще раз, более внимательно, с ног до головы, не упуская ни малейшей детали.
– Вы совсем не похожи на короля, Филипп. Ни единой черточкой. Наверное, в вас очень сильны материнские корни. Она ведь была доброй и покладистой, как я слышала.
– Вы правильно слышали, - сухо сказал принц.
– И волосы у вас мягкие, словно шелк, - Оливетт провела рукой по его волосам, будто проверяя этот факт, - мягкость волос говорит о мягкости характера.
– Неужели? Не в моем случае.
– Не в вашем, - кивнула королева и рассмеялась, - вы спрятали его в броню, Филипп. И в этой броне очень мало уязвимых мест. Вы хотите, чтобы вас считали жестким, в чем-то даже жестоким. Но почему вы думаете, что мягкость - это недостаток?
– Мягкость - это слабость. Но вы напрасно столь уверены в том, что я что-то прячу, матушка.