Назад в молодость
Шрифт:
А еще я ненавижу волейбол. Игра, безусловно, хорошая, и посмотреть ее можно, (особенно женский волейбол). Но играть самому — ни за что. Придется заставлять.
Но мне было интересно, почему Шурик негодует.
— Хотя тебе, может, и не страшно, — сосед оценивающе осмотрел меня с ног до головы, — А вот у меня освобождение. Придется читать учебник.
Что-ж, это объяснимо. Даже в мои школьно-универские годы, уже в технологичном 21-ом веке, было это. Если в школе скорее для галочки (не дай Бог, ученик будет сидеть без дела!), то в универе все было очень серьезно: мини-курсовая с последующей защитой на зачете. В этом плане лучше
— Сочувствую. Редкостная хрень.
— И не говори! Кстати, а у тебя форма есть?
— Нет. Я бесформенное создание.
Мы дружно рассмеялись. Однако вопрос заставил задуматься.
***********************************************************
Порывшись на условно-своих полках, я понял, что форма у меня есть. Штаны-треники, какая-то футболка бело-желтого цвета и кроссовки, которые оказались малы. Ничего, пару раз побегаю в них и разношу, пусть и через боль.
Шурик удалился на кухню, после чего в комнату сразу вошел Электроник. Он предупредил, что они пообедают, а потом отправятся по делам. Куда именно, не уточнил, да я особо и не интересовался.
Мутные они какие-то. За все время моего пребывания в личине Модестаса Чеснаускиса мы пообщались от силы раза три (последний был сегодня). В остальное время парни либо спят, либо мы на лекциях, либо они ушли «по делам». На секунду во мне проснулся журналист-расследователь (откуда он взялся? расследованиями я не занимался), которому ОЧЕНЬ СИЛЬНО захотелось выяснить, что за дела. Шпионаж, слежка, прослушка — все как полагается. Но я подавил этот порыв. Не мое дело.
Куда важнее решить, чем заняться. Взятые книжки я давно уже прочитал и даже вернул на место, хотя обычно взятое с буксорса обратно не возвращалось. Оставалось трофеем. Нахожу в вещах Набокова, купленного перед судьбоносной встречей с Серегой, думаю уже взяться за него…. и не решаюсь. В памяти всплывает факт из истории отечественной литературы. Набоков был запрещен в СССР, а впервые начал печататься на исходе 1980-ых, до которых пока далеко (напомню, на дворе 1985). А потому светить «запрещенкой», так еще и со «странным» годом выпуска, совсем не хотелось.
Погрузившись в свои мысли, выхожу в коридор и иду в сторону лестницы. Как выглядит окружающая обстановка? Обычно. Как кишка: длинная, узкая и свет в конце пути. Двери справа и слева, кухня этажом ниже, душ там же. А тут старый-добрый жилблок.
Замечаю, как в сторону заветной 305 комнаты идет Катя. После того раза мы с ней еще не пересекались. Надо, наверно, объясниться, почему я ушел ночью. Или не надо?
— Привет, — сказал я. Что-что, а поздороваться надо.
Она обратила на меня внимание и посмотрела холодным взглядом, как бы презирая и игнорируя одновременно. Потом молча зашла в комнату и сильно захлопнула дверь.
В принципе, меня предупреждали. Неприятно, конечно, но теперь я понимаю, каково тем, кого «поматросили и бросили».
С той лишь разницей, что мне плевать. После пары лет застоя небольшой движ полезен. Это вам любой врач скажет.
****************************************************************
Больше ничего примечательного не произошло, и я спокойно уснул в гордом одиночестве. «Дела» моих соседей-горемык затянулись, скорее всего.
Зато утром они были на месте. Не успел я глаза раскрыть, а оба уже делают зарядку. Все, как любят физруки: наклон под прямым углом, руки тянутся к носкам.
—
Доброе утро! — хором, громко и четко проговорили они.— Дбр утр, — промямлил я в ответ что-то несуразное.
И пошел умывать лицо. Холодной водой, ибо так быстрее проснешься.
По пути в универ выясняется, что физра у нас на второй паре.
— А первой что? — интересуюсь.
— Ничего, — сказал Электроник.
— А нафига мы тогда премся заранее?
Парни посмотрели на меня как на умалишенного.
— Сегодня в столовой будут бутерброды с колбасой. И апельсиновый сок. Не знаю, как у вас в Литве, а у нас это ДИ-ФИ-ЦИТ! — последнее слово сосед произнес громче других и по слогам.
— Поняяяятно. Согласен, упускать такое не стоит.
************************************************************
Про советскую колбасу я слышал только то, что ее вроде как делали из бумаги. Из-за этого ожидания были не самые лучшие. Один раз в детстве на эмоциях съел тетрадный листок со стихотворением собственного сочинения. Вкус мокрой бумаги навсегда отпечатался в памяти.
Но тут колбаса оказалась вполне себе сносной. Апельсиновый сок, в свою очередь, оказался не фонтан, но пить можно.
— А ты в курсе, что мы в числе счастливчиков? — спросил между делом Шурик.
— В каком плане?
— Что у нас колбасу иногда дают. В Москве, Минске и у нас. Мы ж филиал столичного института, вот и перепадает иногда.
— Понятно, — отвечаю я. Да, мама рассказывала что-то такое. Это помним.
Кроме нас в столовой было еще несколько компаний, занявших столики на разных концах зала. Ребята о чем-то болтали, периодически косясь по сторонам. Видимо, обсуждали таких же, как они, нетерпеливых до дефицитных деликатесов. Или выискивали знакомые лица?
— Ладно, доели и пошли, — сказал Электроник, — Подождем у раздевалок и займем их сразу, как предыдущие выйдут.
— Резонно, погнали, — мы с Шуриком были только за. Куда приятнее переодеваться без лишних глаз. Это не брезгливость, а банальный комфорт.
Нам повезло: никого не было. По пути в раздевалку нам попался физрук Александр Николаевич, крепкий мужчина лет 50-ти на вид. Соседи объяснили, что в прошлом он профессионально занимался волейболом, но проблемы с коленом заставили его завязать с игрой. Прозаично.
А главное, опять всплыл волейбол. Последние надежды на хоть какую-то альтернативу рухнули окончательно.
Прозвенел звонок, и уже спустя минуту в раздевалку начали заходить ребята. Сначала я сидел и здоровался с ними, а потом решил, что не хочу разглядывать полуголых парней, и вышел в коридор.
И лучше бы я этого не делал.
Из женской раздевалки буквально выпорхнула Света. Свои красивые светлые волосы она собрала в хвост (обожаю эту прическу), короткие шортики подчеркивали всю красоту ее тела, а футболка сидела, что называется, по фигуре.
Я буквально залип, разглядывая ее. Сложно было это не заметить.
— Привет, Модест, — с улыбкой сказала Света и помахала мне рукой.
— П-п-п-привет, — ответ дался мне с большим трудом. Сбитое дыхание, увлеченный взгляд и внезапный приступ эрекции буквально лишили меня возможности нормально разговаривать.
А потом мне стало стыдно. И перед ней, и перед собой. Стою такой, простите, с выпирающим стояком, смотрю на женские прелести, будто бы не стесняясь. От греха подальше перевел взгляд на стену, но неловкости на этом не закончились.