Назови меня по имени

Оплату подготовки к экзаменам в вуз Алёшиной мечты мать тоже брала на себя. Большим достижением она считала свою лучшую находку, Машу, репетитора сразу по трём необходимым предметам – русский, литература и история.

Учитель рисования тоже нашёлся. Николая Фёдоровича Кайгородова знала вся неофициальная художественная тусовка Москвы и Петербурга, но Алёша обращался к нему просто: «Дядя Коля». Впрочем, это прозвище было известно гораздо шире, чем настоящая фамилия художника, и даже Маша, которая плохо разбиралась в современном искусстве, раньше не раз слышала о «дяде Коле – звезде московского подполья».

Это был изжелта-смуглый, когда-то темноволосый, а сейчас полуседой мужчина с бородой и жёсткими, сбитыми в плотный колтун волосами. В ухе у дяди Коли болталась серебряная цыганская серьга. Человек он оказался ещё не старый, но основательно потрёпанный неудачами и искалеченный тягой к выпивке. Побороть эту тягу не смог ни он сам, ни врачи, поставившие Кайгородову на сороковом году жизни диагноз «цирроз печени». На уклад дяди-Колиной жизни этот диагноз никак не повлиял, разве что среди его любимых тостов появился ещё один: «Ну, за цирроз!»

Светлана Павловна помнила дядю Колю ещё по своему прежнему, подмосковному бытованию, когда молодой художник только начал покорять московскую богему. Музей, где Алёшина мама работала в молодости, приобрёл несколько дяди-Колиных работ, и мастер иногда заглядывал к Светлане Павловне на службу, как будто в гости. Может, он надеялся, что музей раскошелится и купит у него стилизованный городской пейзаж. А может, мужчине просто нравилась Светлана Павловна, тогда ещё стройная, русоволосая девушка с короткой толстой косой и мягким выражением серо-зелёных глаз. «Эх, какая она была, твоя матушка! – говорил Алёше дядя Коля, взмахивая руками, словно пытаясь что-то вытянуть из воздуха. – Рисовать её нужно было, вот что!»

Наверное, в недрах кайгородовской мастерской где-нибудь валялся портрет молодой Светланы Павловны – вот только невозможно было отыскать нужную вещь в пыльном помещении, снизу доверху заваленном холстами и гипсовыми фигурами. Здесь дядя Коля не жил, а только трудился. Ночевать он уходил на станцию Сокол, в однокомнатную, которая досталась ему по наследству. В мастерской художник не мог уснуть, здесь его мучительно одолевала неоконченная работа.

Неожиданно для всех Алёша и дядя Коля подружились. Кайгородов даже сделал мальчику ещё один ключ от своей мастерской, чтобы ученик мог приходить туда и упражняться в технике, когда у хозяина случались внезапные «проблемы со здоровьем», попросту говоря, запой.

– Посмотри на своего Кайгородова! – сердился Владимир Львович. – Вот тебе типичный представитель так называемых людей искусства. Тоже хочешь быть таким?

Но Алёша год за годом упорно приходил в мастерскую.

Он обзавёлся новым этюдником, уже не фанерным, а настоящим.

Видавшая виды деревянная конструкция на фоне остальных предметов Алёшиной комнаты выглядела очень архаично и напоминала Маше средневековую дыбу. Этюдник стоял на таком расстоянии от окон, чтобы Алёше было куда установить тумбочку для модели. На тумбочку он водружал сперва ступеньку с драпировкой, а после и саму модель – чайник, стакан, рюмку. Алёша учился работать и акварелью, и акрилом, и маслом – Светлана Павловна часто проветривала его комнату, пытаясь избавиться от горьковатого душка с рыбным привкусом. Так пах льняной концентрат, составная часть масляных красок, – и Алёша радовался, что на этот запах, в отличие от многих других, у него не было аллергии.

Трудности начались, когда у Алёши заболели суставы. Поездки в мастерскую на общественном транспорте превратились в непростое испытание. Стоять возле домашнего этюдника во время обострений стало невозможно, а функциональная парта, купленная для занятий, в положении лёжа не давала Алёше необходимый наклон и обзор. Писать предметы он мог теперь только в несколько заходов, и при этом, с его слов, терялось всё: настроение, освещение, чувство формы. Отношение родителей к трудностям сына удивило Машу.

– Ничего, помучается и плюнет, – бросил через плечо Владимир Львович, когда учительница заглянула в гостиную – переговорить о здоровье ученика.

– Мы что-нибудь придумаем, – пообещала Светлана Павловна и мягко, но настойчиво выпроводила Машу в коридор.

Одиннадцатый класс стал для Алёши переломным. Здоровье его неожиданно выправилось; возможно, главную роль сыграли гормональные препараты и физические упражнения, которые Алёша упорно делал каждый день. В первом полугодии ученик без особых усилий получил твёрдые пятёрки по всем предметам. Когда Маша посмотрела результаты предыдущих лет, ей стало ясно, что Алёша тянет на медаль. Ценность школьной медали по сравнению с прежними временами оказывалась неизмеримо меньше (всего-то несколько дополнительных баллов при поступлении в вуз), но Маша понимала, что в некоторых случаях даже такая мелочь имеет значение.

Режим прежнего Алёшиного обучения вполне устраивал как Машу, так и классную 11-го «А» Анну Сергеевну Горячеву. Тем сильнее Маша была удивлена желанию Алёшиных родителей вернуть сына в коллектив во втором полугодии выпускного класса.

– Зачем слабому ребёнку ещё один стресс? – спросила Маша у Горячевой ещё в декабре.

Завуч уставилась на неё в недоумении.

– Вы что, Мария Александровна, против здоровой социализации детей?

Маша не была против. Она просто боялась за Алёшино здоровье.

– Ну, знаете, – сказала Горячева, – как родители решат, так и сделаем. Им всё-таки виднее.

Возможно, Светлане Павловне и Владимиру Львовичу многое было действительно виднее. Они прекрасно понимали, что на посещение школы у Алёши уйдёт гораздо больше времени и сил, чем на занятия с приходящими учителями. Откуда мальчик возьмёт дополнительные часы? Конечно же, ради успешной сдачи экзаменов ему придётся пожертвовать уроками рисования.

Понимал это и сам Алёша. Однако его настрой Маше понравился. Молодой человек сказал, что художник обязан знать жизнь, и не вечно же ему сидеть взаперти.

– Вот, – почти удовлетворённо буркнул Владимир Львович, услыхав Алёшин ответ. – Мужик растёт. А не какая-нибудь там… Орхидэ?я.

И Маша успокоилась. Она подумала, что, наверное, в каждой человеческой судьбе всё происходит так, как нужно, – и тогда, когда нужно. Значит, настало время Алёше вернуться в свой класс. К тому же – она знала это по себе и находила тому немало подтверждений – последний год учёбы для ребят очень часто становится самым интересным, самым запоминающимся. Может, и у Алёши всё сложится так же.

– Если вдруг в школе начнутся какие-то трудности, – сказала она ученику на прощание, – или что-нибудь окажется непонятно, можешь всегда обратиться ко мне.

– Ладно, – улыбнулся Алёша. – Но вы же придёте в следующую пятницу?

Он стоял возле своего этюдника и смотрел на Машу – шея чуть вытянута, взгляд устремлён вперёд.

– Куда от тебя денешься, – вздохнула Маша. – Приду.

Глава 7

Маша немножко знала этот городок, который раньше назывался Загорском, а сейчас носил красивое старое название – Сергиев Посад. Он рос вокруг лавры, как пристройки вокруг хутора; жизнь здесь стекалась к главной улице, которая в новых посадских реалиях сохранила советское название – проспект Красной Армии. По обе стороны проспекта стояли двух– и трёхэтажные здания конца девятнадцатого – начала двадцатого века. Дороги в Посаде были разбитыми, и поэтому Маша ставила машину на стоянку возле монастырского комплекса.