Назови меня по имени

Гораздо позже Маше стало известно, что родители запрещали Косте болтать о своём скором отъезде, потому что уезжал он не только на лето, но и на весь будущий год, и на всю последующую жизнь. Маше об этом, конечно, ничего не сказали, хотя и Ираида Михайловна, и Фаина были в курсе с самого начала.

Встревоженная здоровьем младшей дочери, мать срочно взяла билеты в Крым, и они втроём – вместе с Аллой – прожили в Феодосии три тёплых месяца, до самого сентября. Но Маша не хотела выздоравливать, она почти всё лето ходила как потерянная, плакала и писала Косте письма.

Девочка не могла объяснить себе самой, что же такое происходит с её головой и телом. А как можно об этом рассказывать другому человеку, если ты даже сам для себя не можешь найти нужного слова?

Однажды она всё-таки попробовала поговорить с сестрой, но у неё ничего не вышло.

Короткая их беседа случилась в Крыму, в жаркое послеполуденное время, когда они с Алькой лежали в саду под черешней, на старых хозяйских покрывалах с незамысловатым восточным узором. Сквозь густые, усыпанные тёмно-бордовыми плодами ветки лениво проникал солнечный свет. Всю силу и ярость свою он отдал дереву, и на покрывала, расстеленные возле ствола, падали только нежные, ослабленные круглые пятна; одно такое пятно дрожало у Альки на лбу, другое – на груди, на тонкой лямке синего в полоску, уже успевшего полинять купальника. Целая россыпь тёплых кругляшей каталась по длинным Алькиным ногам; кожа у сестры была ровная и загорелая, без синяков и ссадин, зато на Машиной лодыжке красовалась косая царапина со следом от йода. Маша стала очень невнимательной и вечно обо что-то ударялась, вот и вчера она не заметила проволоку, которой были скреплены перекладины хозяйской изгороди.

Черешни больше не хотелось; девочки съели её столько, сколько, наверное, не ели за всю свою прошлую жизнь. Идти на море тоже не хотелось – да и кто ходит на пляж под палящим солнцем. Хотелось спать, но влажный душный воздух не давал дышать полной грудью, и сёстры лежали в тени без движения, ожидая часа, когда день перевалится за середину, а жара пойдёт на убыль.

– Аль, – позвала сестру Маша.

– М-м? – ответила Алька и чуть приоткрыла веки.

– Помнишь, как бабушка в саду обрезала розы? На даче, помнишь?

– Не-а. – Алька пошевелила пальцами ног. – Она обрезала? Они не сами росли?

– Не сами. – Маша взяла в рот травинку.

– Зато в Крыму всё растёт само, – заключила Алька. – Я ни разу не видела, чтоб наша хозяйка хоть за чем-то здесь ухаживала.

Вот и весь разговор. Маша больше ни о чём сестру не спрашивала; если та не помнила, как бабушка обрезала розы, нечего было и продолжать. Она лежала и думала, что людей жизнь тоже отрезает друг от друга и что ножницы – это очень больно. И никто не знает наверняка, что может вырасти на том месте, где эти ножницы уже прошлись. И вырастет ли там хоть что-нибудь.

Почти все Машины письма в сентябре вернулись обратно, в почтовый ящик Иртышовых. На конвертах, прилетевших авиасообщением из Феодосии в Ленинград, значилось: адресат выбыл.

– Найдёшь себе ещё десять таких Кость, – заверяла её Ираида Михайловна. – Плюнь и разотри.

Маша ничего не отвечала матери, она ещё сильнее замкнулась и общалась с домашними с помощью коротких, отрывистых предложений. На танцы она больше не пошла. Фаина вскоре создала свою собственную студию где-то на Невском, и танцевальный кружок при школе закрылся.

Ираида Михайловна уже ни на чём не настаивала. Только в разговорах по телефону с подругами иногда она позволяла себе вставить фразу насчёт Маши:

– Что делать с младшей, ума не приложу. Что говоришь? Представь себе, да! Всё ещё ходит и вздыхает. Куча времени прошла, казалось бы: иди на дискотеку, познакомься, столько мальчиков вокруг… Нет уж, хватит нам в семье однолюбов. Хватит, я сказала. И без того тошно.

Часть II

Глава 1

Выход на работу после каникул – испытание, особенно если начало учебного полугодия выпадает на воскресенье. Первый трудовой день в новом году обещал быть долгим: одиннадцатого января Петька прилетал из Петербурга, и к девяти часам вечера Маша собиралась ехать в Шереметьево встречать сына.

Школа начинала занятия по пятничному расписанию, для учеников – со второго урока, для учителей – с первого. Директриса, как всегда в начале полугодия, проводила первое организационное собрание коллектива.

Плановые педсоветы традиционно проходили в кабинете истории и обществознания. Учителя входили в класс, улыбались друг другу с разной степенью искренности, снимали с парт перевёрнутые стулья, садились. На всех лицах зависало общее выражение серьёзной озабоченности.

Горячева надела сегодня новое платье тёмно-зелёного цвета; её взгляд сканировал каждого, кто появлялся в дверях. Карина Васильевна в белой шерстяной кофточке заняла предпоследнюю парту среднего ряда и что-то записывала в ежедневник – наверное, на ходу составляла план урока. Физик Анатолий Игоревич пришёл на собрание с ноутбуком. Пока не явилось высшее начальство, учитель сидел, воткнув в уши маленькие чёрные наушники; два тонких проводка спускались по обе стороны овальной лысой головы.

Каждый из Машиных соседей одной ногой ещё стоял во вчерашнем дне: телом был здесь, а в воображении своём ещё лежал в постели с женой или мужем. Или с котом, подумала Маша и поискала глазами завуча, ответственную за младшие классы, ту самую, что играла на утреннике Бабу-ягу. Однажды завуч обмолвилась, что каждую ночь к ней под одеяло приходит её старый кот и ложится в ноги. «Ноги болели, кот пригрел, теперь не болят», – говорила пожилая женщина. Наверное, жила она очень одиноко. Маша бы не хотела так жить.

Нинель вошла в кабинет, поздоровалась и тяжело опустилась на стул. Физик выдернул из ушей чёрные проводки.

– Поздравляю вас, коллеги, с началом нового полугодия, – сказала начальница.

Первый педсовет после долгих зимних каникул был мероприятием формальным. Завхоз отчитался о работе, проделанной за каникулы: ремонт в продлёнке был завершён.

– В конце января ждём комиссию из Минздрава, – объявила Нинель. – Последний раз напоминаю: вы не должны покупать самостоятельно или приносить из дома предметы мебели, бытовую технику, мел, швабры, ветошь…

Нинель обвела глазами учительский коллектив.

– Никто не забыл прошлогодний случай? В одном из классов, не буду говорить в каком, была обнаружена половая тряпка, которая раньше служила предметом интимного гардероба.

Ряды зашевелились.

– Хорошо смеётся знаете кто? – Нинель постучала ручкой по столу. – За такие вещи буду штрафовать. Напоминаю также, что ничего нельзя выносить из здания школы. Мария Александровна, вас это касается в первую очередь.

– Почему меня? – опешила Маша.