Не бесите боевых грифонов, или любовь на краю света
Шрифт:
– Понимаете, – начала я.
– Джоан, – перебил меня вдруг Ролан. – Мы с тобой целовались.
– Спасибо, я помню, – ответила, изо всех сил пытаясь быть спокойной.
Жаль, нельзя сказать, что всё это нам примерещилось. Вон свидетель не даст. Столь откровенно веселящимся Колокольчика я не видела никогда.
– Вот и замечательно, – монсеньор поклонился, словно мы в королевском дворце, а не в конюшне на краю света, и он приглашает меня танцевать. – Джо… ты спасла мне жизнь. И повторюсь, мы целовались. Неприлично после этого называть меня на «вы».
– Тоже мне, аргумент. Его
– Всё же очень любопытный экземпляр, – решил сменить тему кузен короля, обходя внимательно смотрящего на него грифона.
Хищник и маг внимательно, настороженно изучали друг друга.
– Не думал, что можно так прокачать эмоциональную составляющую боевого грифона. Смотри! Сейчас он… как будто хмурится, а перед этим было ощущение, будто он веселится от души, честное слово!
Я закатила глаза. Серьёзно? Это он мне рассказывает?
– Как ты этого добилась?
Переглядываемся с Колокольчиком. Что значит «добилась»? Мы просто стали друзьями. Но, боюсь, Ролану это объяснять бесполезно. Бедный Верный. Скучно ему, наверное. С таким-то хозяином. Уверенным в том, что с грифонами нельзя дружить.
– Надо идти в дом, – ответила я, намеренно избегая и «ты», и «вы». – Девочки будут беспокоиться.
Ролан задумчиво кивнул. И вдруг Колокольчик тревожно забил крыльями.
– Что ещё? – нахмурился монсеньор. Он вышел во двор, я – за ним.
Шум. Словно гудит надвигающаяся огромная волна, неотвратимо и беспощадно. Всё ближе и ближе – не спрячешься, не убежишь. Нервные всполохи дергающихся факелов, голоса.
– А я вам говорю, что чудовище в аптеке! И эта, новая, пришлая, его скрывает! А чудовище надо убить!
Я узнала голос, это господин Ллонк. «Любимый» конкурент явился по нашу душу? Да ещё и привёл весь город за собой.
…
– Плащи, обувь! – скомандовал Ролан. – Бери девочек, летите к Альфреду!
– Но…
– Джо, – он обнял, прижав к себе на долю секунды. – Я тебя прошу.
И он шагнул вперёд. Закрылась дверь в конюшню, отсекая меня от ревущей толпы, готовой спалить дом. Дом, который… Сейчас я вдруг поняла это отчётливо. Дом, который стал МОИМ.
Он давал иллюзию безопасности. Вредную, опасную, но такую… Такую необходимую в жизни каждого из нас….
Всё? Пофилософствовала, Джо? А теперь за дело!
Накинуть седло на грифона, затянуть ремни. Колокольчик стоял, не шевелясь, значит, опасность действительно серьёзная. Надо как-то уместиться втроём в седле и улетать, Ролан прав.
И вдруг я представила: мы взмываем ввысь, а там, внизу, дом становится костром. Вспыхивает нестерпимо ярко, осыпаясь пеплом у нас на глазах. На глазах девчонок.
Чтобы они наблюдали, как исчезает с лица земли единственное, что у них осталось? Ну уж нет! Хотя… девчонок вывезти всё равно надо. Я бросилась в дом.
– Джоанна! – Уля, рыдая, обнимала белую Ришку.
Заплаканные лица, дрожащие руки, уже одетые в тёплые перчатки, накинутые плащи: даже в такой ситуации они сообразили, что нужно делать.
– Короб! – услышала я свой голос, и не узнала. Отрывистый, сухой, чем-то похожий на голос Ролана. –
В конюшню! Сидите там. Если что, садитесь на Колокольчика и улетайте! Ясно?– А ты? – Ришка обняла меня, пока Уля стрелой умчалась наверх, за коробом.
– Всё будет хорошо, – я крепко прижала малышку к себе. – Верь мне, слышишь?
– Да, – ребёнок смотрел мне в глаза, и самое страшное, действительно, верил.
Верил, как самой Спасительнице Милосердной. Осторожнее с этими фразами. Всегда думайте, прежде чем произнести такое. Вам действительно могут поверить всем сердцем, всей душой, и не оправдать такое доверие – страшнее быть просто не может.
Уля принесла короб и мой плащ. Накинув его, я сразу почувствовала себя увереннее и шагнула на площадь.
В первый момент показалось: яблоку негде упасть. Потом присмотрелась: всего-то пара десятков человек. Мужчины. Молчат, словно столкнулись с тем, чего вообще не ожидали. Чего быть не должно, и теперь не знают, что им делать. Тихо. Даже собаки смолкли. Слышно лишь потрескивание факелов.
Я встала за спиной Ролана, который в ответ на это нервно дернул плечом.
Монсеньор презрительно и насмешливо смотрел на людей, собравшихся на площади. От чадящих факелов дрожал воздух, площадь словно плыла. Или это у меня что-то со зрением от страха?
Я разглядывала каждого, кто пришёл вслед за нашим добрым другом аптекарем. Знакомые лица: солдаты, тащившие Улю в тот памятный день, первое моё знакомство с городом. Плотник, что чинил нам дверь. Булочник с соседней улицы. А вон тот парень приходил за лекарством для мамы. Интересно, всё ли с ней в порядке? Надо бы навестить…
– Что вы здесь делаете? – вдруг тонким голосом выкрикнул аптекарь, обращаясь к монсеньору Ролану.
Получилось настолько нелепо, что мужчины, пришедшие с ним, смущённо переглянулись.
Ролан тяжело вздохнул:
– По какому праву вы беспокоите жителей Биргенгема?
– Но чудовище… – начал было аптекарь, который никак не мог успокоиться.
– Откуда у вас такие сведения?
Все уставились на Ллонка. Зло так уставились. Недобро…
– Если вы сами не чудовище и не заколдовывали кого-то, то откуда вам известно, где оно? Монстр пришёл к вам и отчитался? Почему не известили градоначальника? Почему не пришли ко мне? Господин Ллонк, я требую, чтобы вы объяснились. Вам стало доподлинно известно, что некое, как вы сами выразились, «чудовище» пробралось в дом, где живёт беззащитная женщина с двумя детьми и напало на них. Я правильно понимаю? Ведь это вы подняли весь город, чтобы их спасти, верно?
С каждым словом монсеньора аптекарь бледнел всё сильнее, а мужчины, пришедшие с ним, словно очнувшись, кидали друг на друга изумлённые взгляды, не понимая, что они тут делают. Пока плотник наконец не спросил:
– Это… Ллонк. А правда, откуда?
Поддерживающим гулом откликнулись остальные.
– Будем выяснять, – с нажимом произнес Ролан. – Утром. Господин Ллонк, вы задержаны.
Толпа одобрительно загалдела, факелы стали постепенно угасать.
– Итак, господа. За нарушение правопорядка солдаты отправляются на гауптвахту в форт. Доложитесь моему заместителю. Заодно сдадите ему арестованного господина Ллонка.