Не дать воде пролиться из опрокинутого кувшина

Хадиджа. Мухаммед услышал спор своих дядей.

– Душа!.. Душа!..
– захохотал Абу-Лахаб.
– Христиане

придумали! А еще прежде - иудеи и персы! Кто видел душу? На

что похожа? Сколько весит? Я должен увидеть и оценить!

А уж услышаны в кругах небесных, откуда виден ад, и вопль, и вскрики, и проклятья:

– О, худшее жилище!
– Запомнил от меня услышанное!
– Рёв адского огня не перекричать! Эй, кто ты? Господь! Аллах! Спаси! Искры точно жёлтые верблюды! Пить!..
– задохнулся в кипящем, булькающем гное.

Я говорил глумящимся: в геенне сгорите! пить вам из источника кипящего! А вы, лицемеры и фарисеи, кричали: "Вздор! Неправда!"

В ад переместилась будто Мекка, полная зависти и злоязычья, алчности неуёмной, - чревоугодники, сладострастники!..

Сойти с тропы, ведущей вниз! "Я здесь!
– услышал Джебраила.
– А ты держись, чтобы с лестницы не пасть".

Новые головы в кипящем вареве: Абу-Джахл! Валид! красавица Хинда, жена Абу-Суфьяна, - грозилась в трупе верблюда его похоронить! Взгляд сверкнул Абу-Суфьяна из-под густых бровей, тянется к нему рука жены: "Спаси!" Кто б самому помог! Исчезли, захлебнувшись. И Хинды зов, мольба - удивлён чувству жалости, растаял гнев: ведь родичи они, к единому восходят предку - могучему Аднану! И Хинда...

– То не тела их видны, на земле истлели, - подсказка Джебраила, - а души, нет смерти им, хотели б умереть, не могут!

Смыто сострадание страстей земных живою кровью: "Будь проклят!" - крик Хинды. Но проклят ею кто?

Нутро Хамзы, клянусь богинями Каабы, я разорву! И

съем живьём его кровоточащую тёплую печень!

Абу-Суфьян затевает новый поход и, сколотив наспех

отряд...
– то его голос, обращённый к всадникам, коих

поведёт в бой, земной, услышанный Мухаммедом на небе: Нет,

не корысти ради - начало популярного призыва тогда, и на

времена последующие - идём войной против Мухаммеда! И

двинулся с отрядом в четыре сотни воинов к горе Сайб, вошёл

в сговор с арабами-иудеями бану-надир, совершил набег на

ал-Урайд, разорил поселение, поджёг пальмы и посевы.

... Воины Мухаммеда, готовые к походу, выстроились на

площади Йатриба, чернели кольчуги, блистали острия

копий, ряды лучников с колчанами, набитыми стрелами,

но тут произошло непредвиденное - Айша!..*

______________

* Наконец-то!
– возникло б непременно восклицание читателя, чьё нетерпение - мол, когда появится Айша?
– не раз пробивалось на полях рукописи. Ибн Гасан не упустил бы возможности немедленно откликнуться: Радоваться рано! Ибо ему ведомо нечто такое, что...
– но пока умолчит, лишь заметив: Всему своё время!

100. Невыносима боль земных страстей

Айша преградила путь Мухаммеду: - И я с вами!
– в глазах

мольба; и свирепость от неслыханной её выходки - посмела

остановить Мухаммеда!
– сошла с его лица, не исчезнув,

однако, о чём говорили сдвинутые брови.

Но прежде надобно сказать (пора, и время подоспело):

молился Мухаммед, и пред глазами - Хадиджа.

"О Хадиджа!" - вздохнул, завершая молитву, и вдруг

Айша с обидой: "Ты часто произносишь её имя!"

И назвала Хадиджу беззубой старой женщиной.

– Запомни: её никто не сможет заменить мне!

– А я?

– О, великая наивность!

– Но ты говорил...
– Мухаммед ласково сказал ей однажды:

Моя несравненная!

– ...И все вы вместе, мои жёны, её не замените!

Растерялась: - Зачем тогда тебе я? Ночи проводить?

– Ты возгордилась, Айша, а гордыня - величайший грех!

Как соты - тайнопись, не подступиться к ним, и пересуды точно рой пчелиный: кого-то жалят, но кому-то - всласть. И сплетни...
– когда? о ком? распущены кем?

Но разве завершилось пребывание Мухаммеда в небе Исы?

Засилие земных страстей в нём?

И Айша просится на войну: признание вины за выпад против Хадиджи?

А на возвратном пути...

(99) Тут нечто авторское в форме восклицаний: О, параллельность земной и небесной частей, графически показанная! Возвраты из настоящего в будущее, которое уже прошлое, и в прошлое, которое настоящее, сиюминутное?! [А сбоку чужой рукой: Не жди подмоги ниоткуда - надейся на себя.]

Мухаммед обиделся, а утром, уходя, промолвил:

– Увы, умерших место пусто навсегда.

Не успел Мухаммед выйти к войску - жест раскаяния Айши.

Вынесли её паланкин, она в него воссела, задёрнули

занавески, четыре раба подняли его и укрепили на спине

верблюда, меж двух горбов.

...Короткая стычка: разве могли каменные и деревянные

изваяния, названные богами, одолеть Единого Бога, Который

благоволит к Мухаммеду?

И отряд Абу-Суфьяна, предчувствуя поражение, к тому ж

услышано было: Прощайся с жизнью!
– бежал, бросив, чтоб

груз не обременял, мешки с мучным пропитанием севик - это

высушенные, жареные, из пшеничной или ячменной крупы,

шарики, медовые или финиковые, долго не портятся, сохраняя

вкус. И Мухаммед съел горсть, не пробовал давно вкусной

еды, даже ячменного хлеба вкус забыл. Вспомнил, как удивил

йатрибцев, когда они в его честь зарезали ягнёнка.

Мухаммед, не притрагиваясь к еде и недоумённо глядя на

угощение, признался, что не видел никогда целиком

зажаренного ягнёнка. И заметил: "Худший сосуд, который

человек наполняет жадно, - его собственное чрево! А сыну

Адама для поддержания сил достаточно малой пищи: треть

чрева для еды, треть для питья, треть для лёгкости

дыхания".

...А войну прозвали Севикской.

Битва без сражения! Такая редкость в наши времена!

Но времена какие - те иль эти? И голос чей? И сказанный кому и кем в кругах земных услышан?.. Нет, то не на земле - в кругах небесных!

В пределах чьих? Мусы?

Но, кажется, Мухаммед уже ступил в пространства, где Иса, и разговор их, пока он там, не прерывался?..