Не измени себе

— Н-да… Задача. Вроде… рядовая история, а закавыка основательная.

— Понимаете, Виктор Семенович… Голод заставляет

воровать самых честных. В семнадцать — восемнадцать лет так играть может только совсем уж изолгавшийся человек. Но когда же такая девчонка успела так низко пасть? Не похожа она на падшую, что-то здесь не так. Никаких у меня доказательств. Никаких. А верить девчонке хочется.

– Виктор Семенович добродушно улыбнулся.

— Может, товарищ Дроздов, влюбился?

Борис не принял шутки.

— Жалко мне девушку. Искать ее буду, если она в Москве.

Следователь в задумчивости стал теребить свой нос.

— Интересно у вас получается, Дроздов. «Жалко»… Вы и грудь свою подставите, коли придет нужда?

— Ну… Так уж сразу и грудь.

— Заранее хочу предостеречь. Преступный мир — мир жестокий. Беспощадный. Никакой самодеятельности.

Борис заколебался.

— А если нужно будет действовать немедленно?..

— Вот этого я и боюсь. За эти немедленные действия получите нож в спину. Да и вашей смуглянке можете только навредить.

— Навредить?!

— Конечно. Поверьте па слово, у нас опыта побольше.

— Хорошо, Виктор Семеныч. Но как же с вами держать связь?..

— Прежде всего есть телефон. Оставьте и домашний адрес. А теперь вот что… У нас имеются кое-какие фото­графии… Минуточку!

Головастов открыл дверь и, загремев ключами, стал отпирать сейф.

— Прошу сюда.

Борис вошел. Комната была небольшая, с одним заре­шеченным окном. Массивный, широкий стол, два стула, сейф. Следователь рассыпал по столу десятка два фото­графий.

— Вглядитесь. Качество, конечно, увы и ах.

Одну за другой Дроздов перебирал фотографии. Бог мой! Ну и лица! Встречались, правда, изредка и красивые… Но от этой красоты хотелось заслониться. Лишь одно жен­ское лицо светилось милой улыбкой. И чем-то отдаленно оно напоминало лицо той девушки. Но этой было за три­дцать.

— Примерно так и есть, вы угадали возраст.

— Чем-то похожа. Вроде все другое, а похожа.

— Гм… Жена кулака. Подозреваем в убийстве мужа. Ищем ее и детей.

— А много у ней?

— По-моему, двое… Погоди-ка… Недавно мы получили фото дочери и приемного сына.

Виктор Семенович снова полез в свой сейф, стал пере­бирать папки.

— Эта вроде… Ага, вот и фотографии. Вот парень. А вот и дочь.

Борис даже вскрикнул от неожиданности.

— Она! Виктор Семеныч, это она! Ну как есть жи­вая.

Головастов взял фотографию и сел на стул.

— Подождите! А тот, что будто бы удирал со сверт­ком?.. Ну-ка посмотрите.

Головастов показал Борису фотографии двух парней. Привлекла фотография более молодого, но тот ли? Черт его знает, видел-то со спины. Помнится только, что длинные волосы закрывали уши и шею. Волосы были светлые и бле­стели на солнце.

— Вроде бы он. Только молод очень.

— Евгения Кондратьевна Пухова… Сколько же ей?..— Виктор Семенович полистал дело.— В торговый техникум поступала шестнадцати лет, сейчас, стало быть, около во­семнадцати. Самый расцвет. Лучшая… девичья пора…

Дроздов вдруг почувствовал, какую тяжелую и ответ­ственную задачу он на себя взваливает. Да и нужна ли этой неведомой Евгении его помощь? Тотчас представилось заплаканное лицо и молящий взгляд…

Вот фотография. Полудетские припухлые губы. Толс­тая коса, перекинутая через плечо. Прямой пробор. Чистые, доверчивые, распахнутые в мир глаза. И вдруг какой-то чемодан на вокзале…

«Помогите же мне!»

Борис поднял глаза и встретился со строгим, требова­тельным взглядом следователя. Головастов достал из ящи­ка стола лист бумаги, быстро пробежался ручкой и протя­нул Дроздову:

— Это мои телефоны… На всякий случай. Ваш завод я хорошо знаю. Сам найду, коли что. Очень прошу — ни­какой самодеятельности.

Борис ответил не сразу. Надо было бы сказать: «Да, обещаю»,— и тут же уйти, а уходить не хотелось. Вопросы накатывали один за другим. Что же произошло в жизни Евгении Пуховой? Что могло толкнуть такую привлекатель­ную девушку на преступный путь?.. Хотелось расспросить Головастова. Но вряд ли он ему скажет, если даже и знает.

А между тем ответы на вопросы, так волновавшие Бо­риса Дроздова, умещались на одной странице донесения.

Поблизости от станции Мазино, находящейся в полусот­не километров от Москвы, в два часа семнадцать минут ночи вспыхнули дом и надворные постройки единоличника Кондрата Пухова. Хозяйство считалось почти кулацким, но в доме не держали работников и даже в горячую пору не признавали наемного труда, со всеми делами управля­лись сами, потому, наверное, и тянули с раскулачиванием и высылкой этой зажиточной семьи…

Соседи кинулись тушить — все двери заперты. Кое-как сбили замки. В доме нашли Кондрата с разрубленной го­ловой. Но жены его Софьи Галактионовны нигде не обна­ружили. О Евгении знали, что она учится в техникуме в Москве. Приемный сын Роман задолго до этого происшест­вия ушел из дому, и с той поры его никто в Мазине не видел. Софья Галактионовна несколько дней не попадалась никому в селе на глаза, но потом припомнили все-таки, что дня два назад она с маленьким чемоданчиком в руках садилась в проходящий поезд.

Во время осмотра пожарища нашли топор, несомненное орудие преступления. Но в чьих руках он побывал, остава­лось неизвестным. Удалось найти лишь фотографии семьи Пуховых.

Дроздов вздохнул и, сделав над собой усилие, резко поднялся. Встал и Виктор Семенович и беспокойно обер­нулся, услышав, как хлопнула входная дверь.

— Маслов! Ты?

— Я, Виктор. Как тут?

— Все в порядке.— И к Дроздову: — Что-то вас бес­покоит? По лицу вижу…