Не измени себе

Дождь ослабевал, хотя на небе не было и намека на просвет, а ветер все набирал силу. Начала угрожающе скрипеть мачта.

Борис с опаской посматривал на нее: хоть бы выдер­жала…

Бег лодки все ускорялся. Казалось, она летит по воздуху, едва касаясь волн. Если при такой скорости их выбросит на берег, «каравелла» расколется, как орех. Нетрудно было представить, что будет с ними.

Борис стал всматриваться в даль. По его расчетам, беper должен был быть рядом. Но за серой пеленой дождя ничего нельзя было разглядеть.

«Неужто направление ветра изменилось? — снова со страхом подумал Борис.— Как там Пашка?»

Он поднялся, чтобы посмотреть на него, но опять совсем близко ударила молния, сильный порыв ветра толкнул

Бориса, и он, чтобы не упасть, схватился за парус, который тотчас с треском лопнул. Лодка мгновенно потеряла скорость, силой инерции Бориса бросило на мачту, мачта затрещала и вместе с Борисом обрушилась на Пашку. Тот завопил от страха.

Пока лодку не развернуло бортом к волне, Борис успел выбросить мачту с одеялом за борт и взялся за весла.

— Держись, Пашка! Греби! Берег рядом!

Борис кричал, что берег близко, хотя сам в этом не был уверен.

— Слышишь, греби! — снова крикнул он.

Если лодка не перевернется, их куда-то должно же вынести?.. Хоть бы знать, где находятся.

Пашка, схватившись за грудь, время от времени перегибался через борт, но, напуганный кипением воды за бор­том, отшатывался, и этот испуг на какое-то время прекращал рвоту.

Стало жаль товарища.

— Пашка, греби… Изо всех сил греби! Иначе ты совсем свалишься.

— У меня нет сил.

— Ну, ну, не будь тряпкой. Греби!

– Не могу.

– Берись за весла. Ну, быстро! Вот так. Греби! И глубже дыши. Как можно глубже…

Греб Пашка сначала слабо, а потом все сильнее и сильнее. Тошнота прошла. Но было видно, как ему плохо. Даже сумраке сгустившихся туч. В лице ни кровинки, в глазах — животный страх. Особенно неприятно было смотреть его раскрытый в отчаянии рот.

— Кныш, черт тебя подери! Закрой рот и ровней держи. Главное, чтобы не подставить волне борт. Ты слышишь?

— Слышу.

Зыков приходил в себя. На лице его появилось осмыс­ленное выражение.

— Оглянись, Борька. Неужто берега не видно?

— Мгла закрывает. Но он скоро…

Борис не окончил фразы. Раздался гром, и синее пламя вспыхнуло где-то совсем рядом. На какое-то мгновение молния высветила берег. Уже совсем близкий. Правда, не такой высокий, явно не улагинский.

— Берег! Берег! — закричал Борис.— Я только что ви­дел его. По ходу левее…

И Павел, и Борис вскочили, но очередная волна тотчас свалила обоих.

— Греби левой! Поворачивай бортом.

Опоздай они на две-три секунды, новый вал перевернул бы их. Но они справились. Борису показалось, что берег левее, значительно левее того направления, куда они гребут. Если лодку довернуть, волны будут бить в борт. А это очень опасно. Лодку перевернет, вплавь до берега ни за что не добраться. Буруны могут накрывать с головой. Сил и без того мало. Захлебнуться можно в считанные секунды.

Новая вспышка молнии, на этот раз отдаленная, заста­вила обоих обернуться, и они отчетливо увидели берег.

— Давай, Пашка, налегай.

Борис еще раз обернулся. Берег! И совсем рядом.

— Приготовься, подходим. Ты греби, а я направлять буду.

Лодку резко вскинуло вверх. Борису сквозь сизую по­лосу дождя удалось рассмотреть пологую отмель. Но она была левее от них по ходу. Надо было развернуть лодку, чтобы их выбросило на облюбованную отмель.

«Придется рискнуть».

Лодку несколько раз ударило в борт сильной волной.

— Греби изо всех сил! Налегай! Еще! Еще раз! Сильнее!

Берег приближался. И вдруг лодку взметнуло волной и

понесло. Они не сразу поняли, что случилось — раздался треск, их выбросило на берег, оба, кувыркаясь, покатились по песку.

Борис больно ударился головой, но тут же вскочил: надо было спасать лодку, очередная волна могла ее смыть в пучину, Вскочил и Пашка. Подбежали они к лодке почти одновременно. Пашка схватил за жабры осетра и поволок вверх по отмели…

Борис не удержал лодку, волна подхватила ее, с силой увлекла от берега, а новый мощный вал понес посудину на камни. Днище лодки хрястнуло, и она как бы повисла на камне, сдвинуть ее уже было нельзя.

А Пашка все тащил осетра… Вот он бросил рыбину и помчался обратно. Дождался, когда отхлынет волна, и ри­нулся к лодке, выхватил из нее котомку, свои удочки и все так же молча, словно не видя его, Бориса, побежал вверх. Борис ошалело наблюдал за ним.

Дождавшись, пока схлынет вода, он забрался в лодку, выбросил из нее весла, ведро, удочки, подсачик. На дне оставалось еще много рыбы, но ему почему-то было про­тивно смотреть на нее. Единственное, чего ему сейчас хо­телось,— скорее к огню, хоть под какую-нибудь крышу. Только сейчас почувствовал Борис, как продрог и устал.

И опять мимо него пробежал Пашка, он залез в лодку, стал судорожно собирать рыбу.

Борис зашагал прочь от берега.

4

Еще ночью, во сне, Бориса стала обступать тревожная тишина. Пожалуй, от этой тишины Борис и проснулся. Про­снулся в холодном поту, не понимая, что случилось, но чувствовал: что-то произошло.

Он протер глаза. Чулан. Жесткая его постель: на доски брошен тюфяк, набитый свежим сеном. Такая же, пахну­щая сеном подушка, на ней вылинявшая кумачовая наво­лочка в маленьких цветочках. В окошко врывалось солнце. Его луч будто дымился — в нем затейливо плавали пы­линки.

Борис встал. Хотел потянуться и размяться, но застыл, удивленный этой беззвучной тишиной.

Что случилось?

Он вышел. Ни в доме, ни во дворе — никого. Братья, наверное, работали, а мать могла уйти на рынок. Не это удивляло. Пугала мертвая тишина вокруг. Странно.

Борис прошелся по двору, огляделся. Навстречу по­пался петух. Он неодобрительно покосился на Бориса, обо­шел его стороной и вдруг, хлопнув крыльями, напрягся, отчего взъерошились перья на его вытянутой шее, и широ­ко раскрыл клюв. И было нелепо и дико, что звонкого и лихого «кукареку» не раздалось. Петух должен был встре­вожиться. Ничуть не бывало. Встряхнулся и по-хозяйски бочком-бочком подогнал к развороченной куче навоза не­сообразительных кур.