(Не) люби меня

— Увы. Всё, что я говорю вам — правда, — она ласково приобняла меня, но я сразу вывернулась из-под ее руки. — Это знаю не я одна, это знает весь двор, потому что мой сын намеренно не держал язык за зубами. Когда Дидье узнал об этом, он ударил его. Он ударил сына из-за вас, Диана. Потому что для моего мужа честь — не пустой звук, как вы решили. Я надеюсь, вы одумаетесь и поймете, как вам повезло, что такой человек полюбил вас. И однажды вам станет смешно и стыдно, что вы так противились ему.

— Повезло? Вы восхищаетесь им? Тогда вы точно безумны, и весь ваш город безумен, и вся страна! Я не хочу тут жить. Я хочу домой! — я бросилась к двери, не понимая еще, куда собираюсь бежать, но королева вцепилась в меня с силой, которую совершенно нельзя было предположить, посмотрев на хрупкую фигуру.

— Нет, — сказала королева властно, и я вдруг вспомнила, что передо мной не слабая женщина, а первая леди королевства. — Домой вы не поедете, — теперь голос королевы звучал совсем по-другому — без кротости и печальных ноток. — Я приехала, чтобы забрать вас в столицу, и я это сделаю. Будет много увеселений, я надеюсь, что вы украсите собой двор.

— Ни за что не поеду! — крикнула я, вырываясь из ее рук.

— Поедете, — сказала она и вскинула голову, глядя на меня сверху вниз. — Если надо — я увезу вас силой.

— Зачем вы это делаете? — спросила я, борясь со слезами, подступившими к горлу.

Не хватало еще расплакаться, признавая свое поражение.

— Ради своего мужа, ради страны и ради вас.

— Ради меня?!

— Да, ради вас, — она снова приобняла меня и мягко усадила на постель. — Вы не знаете, что за человек мой муж Он может быть страшен, Диана. И он не терпит, когда ему прекословят. Ваше сопротивление печалит, но еще больше злит его. Он вел себя ужасно все это время — чуть не покалечил моего дядю. срывался на придворных и слугах… Еще немного, и его ярость выплеснется на вас. Он близок к тому, чтобы взять вас силой, а этого вы ему не простите никогда и будете страдать.

Такие люди, как вы, не могут смириться с судьбой. Вы будете стоять прямо, пока не сломаетесь, гордое дитя. А я не хочу этого. Поэтому лучше пусть вы станете ненавидеть меня, но не Дидье. Когда-нибудь вы его полюбите. Он стоит любви.

— Вы все безумны… — сказала я, глядя в ее бледное лицо страдающей святой. — Но я вряд ли смогу вас возненавидеть, потому что не вы — причина моих несчастий.

— Вы очень великодушны, — сказала она, отбросив с моего лба выбившуюся из-под чепца прядку. — Ложитесь спать, мы уезжаем завтра рано утром.

Разумеется, спать я не смогла, и ночью попыталась бежать, когда посчитала, что королева заснула. Но за порогом меня сразу остановили двое стражников из королевской свиты. Ее величество и правда позаботилась, чтобы птичка не улетела из силков и была доставлена главному покупателю с вишенкой в клюве. То, как пренебрежительно мужчины подхватили меня под локти и подтащили к дверям кельи, откуда я вышла, сразу объяснило мне, что все уже знали об истинных причинах поездки королевы в Верей, и лишь я — жертва, на которую была объявлена охота, ни о чем не догадывалась.

— Я хочу видеть настоятельницу! — крикнула я. — Вы не смеете меня задерживать!

— Пусть повидается с матушкой Модвенной, — сказала королева, появляясь из кельи.

— Мы же в монастыре, здесь всякий имеет право на святую беседу.

Меня проводили к настоятельнице под конвоем, как преступницу. Мать Модвенна еще не ложилась спать — она читала последование, и, увидев меня в сопровождении гвардейцев, очень удивилась.

Мужчины остались в коридоре, а меня настоятельница пригласила войти и усадила на деревянный стульчик — единственный в ее скромно обставленной келье, сама же монахиня встала передо мной, готовая выслушать.

Я старалась говорить твердо, но не справилась и не удержалась от слез, за что сама себе стала противна.

— Спасите меня, — попросила я, вытирая щеку рукавом рубашки. — Я хочу остаться в монастыре. пока не вернется мой муж. Если вы возьмете меня под покровительство, они ничего не смогут мне сделать, они… — я собиралась рассказать все без утайки, но настоятельница остановила меня.

— Я все знаю, леди Верей, — сказала она строго. — Мы с ее величеством троюродные сестры, и у нее от меня нет секретов. Она написала мне о том, что происходит.

— 0! — я испытала огромное облегчение, что мне не придется рассказывать эту постыдную историю. — Тогда всё упрощается… Мой муж уехал на полгода и…

— И вам надо подчиниться и ехать с ее величеством в столицу, — перебила меня мать Модвенна.

Слезы мои моментально высохли, и я уставилась на настоятельницу, приоткрыв рот.

— Это грех — роптать против воли небес, — продолжала она. — И то, что вы просите — это гордыня, это мысли только о самой себе. Вам надо покаяться.

— Не понимаю вас… — пробормотала я.

— Если я вас приму, — монахиня говорила уже не строго, а сердито, — король будет здесь уже завтра и возьмет монастырь приступом. Пострадают мои сестры по вере, а их здесь тридцать четыре. Лучше принести в жертву одну овечку, чем потерять все стадо. А вы, отказывая королю, только сеете слухи и сплетни, только распаляете греховные желания всех жителей королевства. Этот… вопрос, — она посмотрела на меня со значением, — можно было решить тихо и без огласки, но вы придали ей характер настоящего бедствия. Думаю, это от вашего тщеславия. Я напишу епископу, чтобы по прибытии в столицу он назначил вам епитимью.

Мне казалось, что мир перевернулся с ног на голову. Настоятельница монастыря упрекала меня за то, что я не отдалась королю сразу и без сопротивления.

Гордыня, тщеславие, епитимья…

Я вернулась в келью, как в бреду — не видя ни пола, ни стен, ни тех, кто меня караулил.

Королева не спала, и едва я появилась, ласково сказала:

— Смиритесь, дитя мое. Вам не уйти. Но потом вы поблагодарите меня за это. За то, что я пусть и насильно привела вас к счастью.

— Я должна была искать у вас защиты от похоти короля, — ответила я, понимая, что попала в западню, — а вместо этого вы толкаете меня в его объятия.

— У меня вам не найти защиты, — произнесла она грустно. — Увы, но женщины в этом мире должны подчиняться судьбе. Мне искренне жаль вас — такую молодую, красивую, пылкую, но я так же искренне вас не понимаю. Мой муж — самый лучший мужчина на свете. Не противьтесь его любви.

— Лучше бы он не любил меня, — сказала я с ненавистью.

Меня везли в столицу под усиленной охраной. Теперь Мореру вели на привязи в хвосте каравана, а я сидела в карете с ее величеством и даже в кусты меня водили трое фрейлин, не отходя ни на шаг. Это было унизительно, обидно, но еще больше меня терзал страх — я прекрасно понимала, что ждет меня по приезде в столицу, но как спастись — не знала. Король сказал, что я сама приду к нему и вот — я еду покорно, как овца на заклание. И вряд ли кто-то вступится за мою честь, если даже настоятельница монастыря отказала мне в защите. А Жозеф… Я пыталась сдержать слезы, думая о муже, и смотрела в окно, когда королева принималась меня утешать, расписывая, какой хороший мужчина король Дидье.