Не могу больше
Шрифт:
Нет, об этом не думать.
Зачем ему думать об этом?
Им с Мэри предстоит чудесное Рождество в большом опустевшем доме. Это прекрасно.
На этот раз она расскажет ему о себе всё, и это сблизит их снова. В конце концов, Мэри права: она его жена, она доверилась ему. И даже если в чем-то она и была не права… Груба. Резка. Несправедлива. Всё это с годами забудется, станет далеким и не таким болезненно неприятным. А с Шерлоком они навсегда останутся друзьями. Настоящими, близкими. И когда-нибудь Мэри перестанет видеть в их дружбе опасность для своего семейного благополучия.
Шерлок…
Джон
«Господи, Шерлок, как же хочется снова тебя обнять…»
*
Они поехали в Камбрию.
Джону не пришлось договариваться о дежурстве — памятуя об искаженном гневом и болью лице, с которым он ворвался тогда в кабинет, требуя срочного отпуска, босс не включил его в рождественский график.
А Шерлок…
Он воспринял известие об отъезде Джона спокойно, заверив, что нога почти не болит, и что даже Лестрейд не смог угробить его своим королевским Famous Grouse**. Но удивление, промелькнувшее в его тоне, Джон всё же успел уловить.
Чему же ты удивляешься, Шерлок? Она моя жена, ты сам не раз напоминал мне об этом, бесцеремонно выпроваживая в семейное гнездышко.
О том, почему Джон больше ни разу не появился на Бейкер-стрит, разговора не было. Тем более что все эти дни они регулярно созванивались. Вернее, звонил Джон, интересуясь у Шерлока, как поживает его отек, на что получал неизменный ответ: превосходно, лучше и быть не может.
— Береги себя. — Говорить было трудно из-за грохочущей в ушах крови. — Я вернусь, и сразу же буду на Бейкер-стрит. Мы уезжаем на пару дней, не больше. — От волнения Джон глотал окончания, и из-за этого нервничал ещё больше. — Я скоро. И сразу — к тебе.
— Это не обязательно, Джон, но я буду ждать. И ты тоже… береги себя.
— Ладно.
«Будешь ты ждать, как же. Черт бы побрал всё на свете, как не хочу от тебя уезжать!»
*
Они поехали в Камбрию.
Всё было так, как и предполагал Джон: сверкающая мишурой и огоньками машина (Мэри не поскупилась на радостный блеск); уютные кафе, многочисленные олени и Санта Клаусы, от которых к концу пути уже
рябило в глазах; водители в смешных колпаках, приветливо машущие из окон машин.
Немного натянутая, но всё же счастливая улыбка Мэри.
Сжимающееся от невнятного предчувствия сердце.
Умиротворяющее урчание мотора.
Чай в термосе и сэндвичи с вареной индейкой.
Не предполагалось только то, что они увидели, подъезжая к поместью Морстенов: весело сияющий окнами и явно не пустующий дом.
Джон с удивлением взглянул на резко затормозившую Мэри. — Кто может там находиться?
Но она его не видела и не слышала. Ужас, разлитый по миловидному лицу, неузнаваемо исказил его черты, на несколько минут сделав поистине страшным.
Побелевшие губы едва шевельнулись. — Мама?
*skeleton in the closet — скелет в шкафу
** виски, получивший в Британии статус официального виски королевского двора.
========== Глава 23 Шерлок и его любовь ==========
Шерлок проснулся рано. Зашторенное окно скрывало стылую тьму — до рассвета было ещё далеко. Улица хранила молчание. Дома надежно укрывали в недрах
многочисленных комнат разнеженное тепло, ревниво оберегая сладкий предутренний сон своих обитателей.Было так тихо, что Шерлоку на мгновение показалось, что он один на Земле. Но потом тишину потревожил еле слышный шелест: по Бейкер-стрит медленно проехал автомобиль, и Шерлок проникся безмерной благодарностью к своему неизвестному спасителю, потому что даже пять минут такой гробовой тишины свели бы его с ума.
Он поднялся с постели и, прихрамывая, подошел к окну, резко раздвинув шторы. Улица оживала, кое-где зажигались первые окна: кто-то тоже уже пробудился и занялся приготовлениями к новому дню. Шерлок вздохнул с облегчением — не один.
А снег валил как сумасшедший, кружились ватные хлопья, пушистой шапкой оседая на подоконник. Красивое белое Рождество. Как и мечтал Джон Ватсон…
После ночного отдыха нога почти не болела. Это к середине дня боль станет резкой, пульсирующей, а пока лишь легкая маета в мышцах напоминала о недавнем акробатическом этюде. Летел он по лестнице, наверное, очень красиво.
Джон конечно же прав: необходим полный покой. Набраться терпения, провести несколько утомительных дней, созерцая потолок и стены, и можно, наконец, вырваться из плена нежилой, безмолвной квартиры, которую все эти дни он почти ненавидел, словно это она являлась виновницей его сердечной муки.
Находиться в пустующих стенах было невыносимо, и, по сути, своим непослушанием и упрямством Шерлок наказывал лишь себя самого. Ему так хотелось пройтись по улицам Лондона! Вынужденное заточение по-новому открывало любовь к этому прекрасному городу. Лондон лечил его, уравновешивал, придавал силы. Это был его город. Идти без маршрута и цели, не глядя по сторонам, но зная, что рядом люди, их живое тепло, их улыбающиеся или хмурые лица, любопытные или равнодушные взгляды… Окунуться в это бурлящее море жизни, стать одной из его горько-соленых капелек — этого хотел Шерлок больше всего.
Не считая, конечно, желания видеть Джона.
Видеть каждую минуту, смотреть на него с утра и до вечера, не отрывая взгляда даже на миг.
Но это желание необходимо спрятать особенно глубоко, не сомневаясь в надежности тайника. Он и так уже потерял контроль, непростительно, можно сказать, преступно расслабившись в крепких, желанных объятиях.
Нет, не в объятиях дело.
Объятие и… то, что случилось потом, от чего сердце до сих пор заходится жаром, стали той самой точкой, которую Шерлок твердо решил поставить, тем самым пудовым замком, которым он так же твердо решил запечатать своё голодное сердце, не допуская даже мысли об очередном возможном просчете.
Так надо. Иначе нельзя.
Черт возьми! Как глупо он считал минуты в надежде, что Джон не выдержит и вернется. Он же сразу всё понял: пальцы, до судороги вцепившиеся в лопатки, губы, вмиг потерявшие влагу, шершавые и горячие, как нагретый солнцем песок.
Но Джон не вернулся, и если б не Лестрейд…
Никогда ещё Шерлок не был так рад увидеть лицо инспектора - чуть утомленное, доброе. Он пил, не пьянея, с улыбкой слушал, как Грег зубоскалит, и не понимал, почему всё ещё жив со своей заклейменной ладонями Джона спиной и губами, израненными его поцелуем.