(Не) мой профессор

Плевать. Его проблемы. Ещё шоколадка эта... К чему вообще? Типа извиниться решил что ли? Пусть машину лучше вернёт...

Бросила плитку на холодильник - потом передарю кому-нибудь.

– Горячая, - я забрала нож у дочери.
– Садись, сейчас нарежу...

***

Тихий спокойный вечер. Наверное, первый в череде последних безумных недель...

Лерка окончательно подобрела после пиццы, настолько, что вытянулась на диване в зале, негромко включила какой-то музыкальный канал в телевизоре, завернулась в плед и просто отдыхала, зависая в своём телефоне, не прячась от меня и не раздражаясь по каждому пустяку. Совсем как когда-то давно, когда она была ещё ребёнком, и между нами не было никаких секретов...

Я старалась не шуметь лишний раз, не лезть к ней, опасаясь спугнуть такое непривычное для дочери в последнее время настроение. И тихо радовалась этой возможности выдохнуть наконец, хоть ненадолго поверить в иллюзию того, что мы с дочкой - крепкая дружная семья, что нас обойдут стороной все проблемы и беды, что всё непременно будет хорошо...

Эту безмятежную идиллию разрушил единственный звонок - мама.

Чёрт побери, она всегда как будто чувствует самый неподходящий момент и звонит именно в него. Словно нарочно, чтобы напомнить мне о том, что моё хромое счастье - это полная херня в сравнении с нормальной жизнью современной женщины. И ладно бы, если бы мне предстояло всего лишь пережить короткий разговор с ней, но нет же - я потом несколько дней буду не в себе от этой беседы, ибо общение с мамой всегда надолго выбивает меня из колеи...

– Да, мам, - я зажмурилась, стараясь держать себя в руках и не выдать дочери свой негатив, если вдруг она невольно услышит наш диалог. На всякий случай бесшумно закрыла дверь в кухню. Села на табуретку... Ощущение - будто по кирпичику рушится так долго выстраиваемый пазл пространства вокруг. Нужно было просто не брать трубку...

– Добрый день, Людмила, - сухой официальный голос матери сейчас зацепил самые мерзкие струны души.
– С каких это пор ты игнорируешь мои звонки?

Господи, ну можно же начать разговор как-то иначе?! Такое чувство, что чем меньше мне хочется с ней говорить, тем жёстче она начинает свою дискуссию...

– Здравствуй, мама, - принципиально выдавила сквозь зубы, понимая, что просто не могу общаться сейчас адекватно - слишком мне хотелось побыть в тишине сегодня вечером.

– Ты не взяла трубку в прошлый понедельник, потом проигнорировала мой звонок в эту среду. Сама ни разу не удосужилась мне позвонить, - голос матери стал ещё строже.
– Сейчас начинаешь разговор так, будто я тебе что-то должна, Люд. В чём дело? Ты на что-то обижена? Так скажи прямо об этом. Или это твои личные качества проявляются, которые мне так и не удалось перевоспитать в тебе? Плохо, Людмила, очень плохо. Ты, в конце концов, взрослая женщина...

Да бляяять... Когда она так говорит, я наоборот всегда чувствую себя глупым капризным ребёнком, зацикленным на своих проблемах, а не взрослой женщиной!

– Мам, ну хватит...
– вопреки клокотавшей в душе атомной войне мой голос звучал плаксиво и муторно.
– На что мне обижаться? В понедельник, когда ты звонила, у третьего курса был зачёт, а в среду я даже не видела твой пропущенный, потому что поставила на беззвучный...
– Боже мой, я опять оправдываюсь перед ней...

– Избавь меня от своих объяснений, будь добра, - мама страдальчески вздохнула в трубку.
– Они мне не заменят общение с дочерью, поэтому лучше помолчи, - она прикрыла ладонью микрофон, без предупреждения делая кому-то заказ - суши с сёмгой и цукини, бокал какого-то вина, салат с кальмарами без заправки и специй, только с оливковым маслом...
– Так вот, Люд...
– она снова вернулась к разговору со мной, тяжело вздыхая.
– Что я хотела тебе сказать...

– Может, спросить хотела, как мы тут вообще?
– ядовитый сарказм всё-таки просочился наружу, являясь стопроцентной гарантией того, что сегодня мы с матерью поругаемся.
– Есть ли у меня деньги, чтобы кормить твою внучку хотя бы бутербродами с колбасой, пока ты там ешь суши и кальмаров? Или поинтересоваться нашим здоровьем? Или...

– Людааа...
– голос матери стал обманчиво скучающим.
– Ты сейчас что делаешь, м?

– Эээ... В смысле...

– Да в прямом!
– вот теперь её тон приобрёл знакомые мне с молодости стальные интонации.
– Ты сейчас кому пытаешься предъявить претензии, дорогая моя?! Мне?! Ты?! А ты забыла, как мы с тобой жили? Кроме твоей бабки, изредка присылающей нам телеграммы, у нас тоже никто не спрашивал ни о здоровье, ни о том, на что мы питаемся! И ничего, вырастила тебя! Одного не пойму - в кого ты такая неприспособленная? Одни сопли, без слёз не взглянешь! Стыдно за тебя, Люда, ей-Богу! И сейчас там стоишь и ревёшь как дура...

По щекам действительно уже бежали две широкие дорожки слёз. Да кто её вообще просил звонить сегодня?! И зачем мне всё это выслушивать, спрашивается? Даже если это правда... Даже если я... Если ей стыдно за меня... Ну так и не надо ко мне лезть! Я же справляюсь как-то, правда? И не хуже, чем она в моём возрасте! И она, кстати, тоже тогда часто рыдала в подушку ночами, думая, что я не вижу и не замечаю этого! А теперь меня же носом в это тыкает?!

– А тебе тогда не хотелось, чтобы тебя кто-то поддержал, мам?
– закричала в трубку, захлёбываясь обидой и злостью.
– Тебе не хотелось, чтобы кто-то спросил о том, как ты вообще справляешься и со мной, и со всем остальным? Да чтобы хотя бы тебя не обвиняли в том, что ты не можешь жить лучше и дать больше своему ребёнку...

Мать на удивление промолчала. То ли не нашлась с ответом, то ли решила дать мне высказаться и угомониться наконец...

– Закончила?
– тяжёлое равнодушие её тона теперь действительно раздражало гораздо меньше.
– Я могу продолжать?
– высокомерная издёвка тоже мало зацепила.

– Можешь, - я шмыгнула носом, сдавливая пальцами переносицу, чтобы прекратить поток слёз.

– Валерия мне рассказала, что к тебе ходит сосед. Не Пётр Владимирович, как я надеялась, а этот... алкоголик ваш местный... Как его...

Слёзы почему-то в миг высохли. По позвоночнику прокатился знакомый холодок, появляющийся при упоминании того, о ком она говорила...

– Гриша его зовут...
– в душе взметнулась какая-то ярость, смешанная с острым неприятием того факта, что мать вообще заговорила об этом человеке.

– Ах да, Григорий...
– я прямо-таки увидела воочию, как некрасиво сморщилось в этот момент мамино аристократичное ухоженное лицо.
– Ты решила меня опозорить на весь район, дочь?

– Мам...
– я набрала в грудь воздуха, всё ещё пытаясь отдышаться от недавних слёз.
– Сосед чинит мне машину, он в этом неплохо разбирается...

– Не рассказывай мне сказки, Люд!
– уничижительный тон матери снова ударил по больному - она не осуждает пьющего соседа, она осуждает меня за то, что я с ним связалась, да.
– Других кандидатов нет? Или ты себя настолько запустила, что кроме такого контингента мужчин больше никто не смотрит? Ты хотя бы справку о здоровье у него просила? Притащишь в дом заразу какую-нибудь, а у тебя дочь, между прочим! О чём ты вообще думаешь? А если он допьётся до белой горячки и за нож схватится, тогда что? А если залетишь опять? От алкоголика рожать будешь?

Едва не задохнулась от этих обвинительных слов. И да, во многом мать права, но...

Я не собираюсь рожать от Гриши. Я вообще не собираюсь иметь с ним никаких дел. Мы просто живём в одном подъезде. А то, что произошло между нами в гараже, вообще никого не касается и никогда не выплывет наружу!

А если бы между нами что-то и было, то что? Это моя жизнь! Я могу спать хоть с алкашом, хоть с профессором! Вот его бы, кстати, мама наверняка одобрила бы... Куда Грише до него, конечно...