(Не) мой профессор

— Да. Я сама.

Профессор будто только и ждал этого. Его лицо вмиг перекосило хищной гримасой, синие глаза плотоядно сверкнули. Я тонко взвыла от того, как он снова резко схватил меня за волосы, снимая со своих колен и волоча к моей парте. Между ног болезненно мокро горело. Я уже предполагала, что сейчас будет. Задницу заранее пекло огнем. Лишь бы дал кончить потом...

— Сучка... — задыхаясь от возбуждения шипел профессор, пока укладывал меня грудью на стол, задирал юбку до самой талии, приспускал колготки с трусами до колен. Так, что запутавшиеся в одежде ноги невозможно было развести. Словно стреножил лошадь, — Какая же ты сучка... — прохрипел почти ласково, гладя меня по обнаженному крестцу, — Ну что мне с тобой делать, а?

Я было хотела ответить, что всё, что угодно, но первый хлесткий шлепок заставил беззвучно болезненно ойкнуть, закусив до крови губу. Уперлась лбом в прохладную деревянную столешницу. Прикрыла глаза.

— До двадцати. И ни звука, — холодно отрезал профессор.

Боже...Я задрожала, съеживаясь заранее.

Два. Вспыхнула кровавым обжигающим цветком левая ягодица. Три. Снова правая. Я засопела, сдерживаясь изо всех сил. Нос защипало соленой влагой. Во рту разлился ржавый привкус крови, сочившейся из прокушенной губы. Слёзы потекли сами на седьмом тяжелом шлепке. Из глаз, из носа, и, казалось, из каждой поры на лице. Мышцы бедер рефлекторно сжимались, готовясь заранее.

— Привыкла уже, да? — раздраженно прохрипел Савицкий сзади, — Стала маленькой шлюхой?! А если так?

И он схватил со стола валяющуюся около моего носа лазерную указку. Разрубаемый воздух коротко свистнул, а потом бедро будто ошпарило.

— О-о-ой, — - утробно завыла я в парту.

Если до этого было больше обидно, то теперь уже стало реально больно. Так больно, что мне почудилось, что кожа лопнула от этой чертовой указки.

— Молчи...иначе... заново, — отрывисто рыкнул Савицкий низким перевозбужденным голосом.

Девять. Я всадила ногти себе в ладони, крепко зажмурилась, стала кусать щеки, потому что губы не помогало уже. За веками расцветали красные круги. Икры в треморе задрожали, когда короткие болючие удары посыпались один за другим. Десять. Одиннадцать. Двенадцать. Тринадцать...

— Течешь? — вдруг мурлыкнул профессор, резко останавливаясь.

Нежно огладил пылающую задницу рукой и ледяным металлическим наконечником указки. Провел пальцами по моим половым губам, собирая влагу, чуть - чуть надавил указательным на вход в лоно, даря будоражащее ощущение растягивания. Я замерла, слушая, как он шумно прерывисто дышит. Я сама дышала так же.

Боже, сделай это. Сделай…

Подалась бедрами на его руку, палец вошел глубже, но профессор тут же его убрал.

— Аккуратней, Валерия, так могу и порвать, - пробормотал неразборчиво, — Мокрая шлюшка... — с укором, — Хочешь, да?

— Мх-хм, — выстонала, чувствуя, как он ведет указкой между набухших складок, давит холодным набалдашником на чувствительный клитор, потом чуть выше, пока не вставил в меня кончик набалдашника.

Натяжение тканей ощущалось на грани, стало страшно, что сейчас порвет. Озноб покрыл бедра...Хлесткий, болезненный шлепок, от которого сильно дернулась. Ай!

— Четырнадцать. Ну что ты так елозишь? — будто устало вздохнул Савицкий, ласково гладя меня по заднице и вертя во мне указку, — Мы же не хотим тебе порвать? Давай по- другому, да?

И металлический наконечник выскользнул из лона, чтобы через секунду надавить на дырочку выше.

— М-м-м, — я протестующе дернулась, замычала. Анус зажгло, обдирая без нормальной смазки. Глаза широко распахнулись, грозя вылезти из орбит.

— Вот так...вот так... — возбужденно шептал профессор и даже нагнулся ко мне, чтобы ласково начать целовать позвонки, пока проталкивал чертову указку все глубже.

Ощущение, что на кол сажают, раздирало, в заднице горело все. Кожа липкой испариной покрылась, мышцы мелко дрожали, пытаясь адаптироваться.

— Молодец какая... — Савицкий поцеловал меня в висок, лизнул ушную раковину, прикусил кромку, — Подвигаем? — и начал было елозить указкой туда- сюда, но я жалобно тонко захныкала, так как набалдашник что-то внутри царапал.

— Ладно- ладно... — он тут же перестал, но указку оставил во мне.

Выпрямился и медленно, с оттяжкой продолжил меня шлепать, пока не досчитал до двадцати.

Последние пару цифр я практически не слышала, в ушах звенело. Тело было ватным, вообще без костей. Каждый шлепок двигал указку в заднем проходе, заставляя беспомощно вздрагивать. Перед полуприкрытыми глазами качалась аудитория, и все было будто в плотной дымке.

Когда профессор рванул меня на себя, заставив сесть перед ним на колени, я рухнула на пол как мешок картошки. Но быстро выпрямилась, ощутив, как указка, так и торчавшая из меня, уперлась в пол. Савицкий уже гладил свой вздыбленный член. Он Рывком расстегнул мне блузку, чудом не оставив без пуговиц. Вытащил груди из чашек лифчика.

— Сиськи вместе сожми, — прохрипел, — И дай рот...

Я на автомате сделала, как он велел. Открыла рот пошире, старательно ловя губами замелькавшую между грудей багровую головку. Но задница зудела так, что сосредоточиться не могла. Повезло, что и не пришлось. Буквально через пару секунд Эдуард Альбертович кончил, залив спермой мне декольте, шею и подбородок. Он ласково потрепал меня по голове, тяжело дыша.Кивнул на стол, чтобы снова приняла предыдущую позу.

Я вспыхнула в ожидании награды. Сейчас он сделает что-то сладкое, и я кончу. Сейчас...Он всегда так делал, всегда...

Но...

— Подумай над сегодняшним днем, Лер. Вечером скажешь, что было не так, — выдал мягким поучительным тоном уже полностью пришедший в себя Савицкий и аккуратно вытянул из меня указку. Опустил мою юбку. Отошел.

Что?

В груди сдавило больно-больно. Слезы опять полились, беззвучные, горькие. Боже...

— Вот салфетки, Лер. Давай быстрей, сейчас уже перерыв будет, задержались мы с тобой, — похлопал меня по плечу, затянулся вейпом и отошел к открытой форточке, равнодушно наблюдая, как я торопливо, неловко одеваюсь.

Щеки горели, задница горела, и в заднице горело тоже...Я ступить нормально не могла — ноги подгибались. Кое- как вытерла салфетками следы спермы, опухшее от слёз лицо. Поднять взгляд на Савицкого не хватало моральных сил. Мне было так обидно!

— Ну, я пойду? — просипела, закидывая сумку на плечо.

— Иди, Лерочка, иди. Вечером как обычно, — Эдуард Альбертович скорым шагом подошел к двери и распахнул ее для меня, — Ты у меня умница, — сказал ласково, когда я выходила из аудитории, минуя его.