Не оставляй меня

— Тщщщ, моя девочка, тщщщ... Все хорошо...

Напряжение последних дней вырвалось надсадным воем. Гости его уже не услышали — их давно отвели в безопасное место и оставили ждать допроса. Так что этот почти звериный крик услышали только телохранители. Да Канцлер.

Он выслушивал одно донесение за другим, стараясь хоть как-то помочь Начальнику Службы безопасности. Но в конце-концов не выдержал и, отойдя в торону, набрал номер:

— Ты где, Нэй?

Выслушав ответ, кинул помощнику:

— Машину! Да не представительскую — простую. Я сам поведу.

— Но господин Ка...

Одного взгляда хватило, чтобы помощник закашлялся и забыл обо всех вопросах. Сев за руль неприметного авто, Канцлер вдавил педаль в пол. Машина вырулила на трассу и помчалась на пределе допустимой правилами скорости.

Нэй сидел в приватной комнате ресторана. Перед ним высилась батарея бутылок. Канцлер уселся напротив сына. Тот тут же придвинул отцу стакан, полный водки:

— Угощайся.

Вместо ответа отец оглядел стол:

— Без закуски? Или еще не нализался?

— Боишься за мой разум? — Нэй начал выстраивать перед собой бутылки, сортируя по размеру. — Так поздно уже. Считай, я сошел с ума. Хотя еще ничего не пил.

— Я знал, что ничего путного из тебя не выйдет, — Канцлер резким движением отодвинул стакан. Водка выплеснулась, и на столе расползлось мокрое пятно. — Отказаться от таких перспектив ради солдафонских бредней! Но и тогда я тобой гордился. Да, ты не воплотил мои мечты, но ты оставался храбрым, честным солдатом. Ты не прятался ни от опасности, ни от ответственности. Но как же горько я ошибся! Мой сын оказался тряпкой и трусом!

Нэй прервал свое занятие и поднял на отца злой взгляд:

— Ты никогда не говорил, что гордишься... только попрекал!

— А тебе нужны были слова? Дел мало? Хотя чему я удивляюсь, ты только языком трепать и горазд. Честь и совесть! Фамильная гордость! И, упиваясь этими понятия ты спокойно смотрел, как твою любимую ведет к алтарю убийца её родителей?

— Что?

От резкого движения стол содрогнулся. Бутылки упали, некоторые скатились и разлетелись на мелкие осколки, забрызгивая все вокруг дорогим спиртным. Но ни Нэй, ни Канцлер не обратили на это внимания:

— Убийца её родителей?

— Ну, не совсем он. Его отец. Смотри! — он сунул сыну поднос пачку уже изрядно помятых распечаток. — Несколько лет назад Гур Семини просил разрешения на покупку дворянской грамоты. Готов был возместить любые материальные затраты... и почти добился своего. Но его величество самолично наложил запрет, сказав, что титул покупается честной и достойной жизнью, а не богатством. И Наследник ответил точно так же. В общем, их гибель была подстроена Гуром Семини... с целью воздействовать на Адель. По его мнению, юная королева был куда более подвержена влиянию...

— Его сын... он знал?

— Наверняка мы уже не узнаем — Бевер мертв, а Семини-старший будет выгораживать память сына всеми средствами. Даже, если придется взять на себя всю вину.

— А тогда, в кабинете? Зачем, он же...

— А вот мину в кабинет королевы подложили наши любимые соседи. Причем сделали это очень толково. Королевская Служба Безопасности чуть с ума не сошла, выясняя правду.

Но Нэй уже сам нашел всю информацию.

— Да чем они там занимаются! Проворонить такой заговор...

— Думаешь, ты бы не проворонил?

Нэй тут же сник:

— Я её даже от пули заслонить не смог... телохранитель...

Только присутствие отца удержало его от крепкого выражения.

— Вот я и говорю — тряпка! Ты даже не поговорил со своей любимой женщиной, запала не хватило. Зато смотреть, как...

— Она — королева! А я...

— А ты — сын Канцлера! Дворянин в одиннадцатом поколении! Кажется, ты забыл о том, что твои предки оставили нам не только состояние... Сын, она же при тебе рассуждала: вопрос о свадьбе от королевы будет истолкован как прямой приказ. Приказ, понимаешь? А кто осмелится...

Договаривал он уже в пустоту. А потом, усмехнувшись, выбрал бутылку из уцелевших, распечатал... Из горлышка пахнуло крепким спиртным.

— Теперь можно, — разрешил себе Канцлер и сделал глоток.

***

— Милая, да что же ты себя в такие рамки-то загнала? — мадам Алори наплевала и на этикет, и на правила приличия. Сидела рядом с королевой и вразумляла, как простую девчонку.

— Засухааа... — всхлипнула Адель, пряча лицо на её плече.

— Засуха... Так чувствует тебя земля-то. Запрещаешь ты себе любить-то. Строго-настрого запрещаешь. Вот и сохнет все вместе с тобой. Адель, девочка моя... Пойми, ты не только королева! Ты еще и живой человек! Позволь чувствам жить, позволь тому, кто...

Нецензурная брань, долетевшая с улицы заставила её замолчать. Женщина насторожилась, готовясь защищать королеву, если дойдет до крайности. Но в дверь, прорвавшись через заслон телохранителей, ворвался мужчина. И мадам Алори оставалось только осторожно выпутаться из складок перепачканного платья королевы и тихонько выйти.

Но она могла шуметь, кричать, взрывать фейерверки... Двое, оставшиеся наедине, видели только друг друга.

КОНЕЦ