Не подарочки для полковника. Воронцовы

— Вот как?

Да, Петров. Я забыла. Развидила. Разлюбила. Расхотела. И вспоминать не хочу.

— Вы куда с таким рюкзаком? Стефания, тебе не тяжело?

— Мамочка, я к тебе. Пожить, — лепечет малышка, заглядывая в мои глаза.

— Серьезно? — недоверчиво гляжу на Ивана.

— Дочь так решила.

— Хорошо. Это всё? — жду от бывшего начало серьезного разговора.

Он хитро ухмыляется, ныряет на водительское сидение авто.

— Позвоню! — Серый внедорожник рывком трогается с места, уносится со двора.

Оборачиваюсь к дочери, улыбаюсь самой счастливой материнской улыбкой в мире.

— Я так рада, мы сможем побыть вдвоем.

Стефа стирает нарисованную улыбку с лица, угрюмо смотрит на меня как на врага народа. Складывает брови домиком, бьет меня кулаком по бедру.

— Я совсем не рада!! Не хочу к тебе…

Господи! Что Петров наговорил моему ребенку. Это жестоко, настроить дочь против меня.

Глава 34

Полина

— Мишенька, вот и мы, — вхожу в квартиру, держу в одной руке руку дочери, во второй ее рюкзак.

— Ух, ты, — жених появляется из дверей кабинета. Заметив Стефанию, расчесывает пятерней волосы. Явно хочет понравиться девочке.

— Привет, — протягивает руку ей, — я… — бросает на меня вопросительный взгляд.

Мотаю головой, заставляя следить за словами.

— … я — друг твоей мамы, полковник МЧС Воронцов Михаил, — поджимает губы, ждет вердикта малявки. Как она отреагирует на него.

— Знаю, кто ты! — выпаливает недружелюбно дочка, — любовник моей матери.

Матери?

Любовник?

Как она разговаривает. Какие вольности позволяет себе.

Скриплю сжатыми челюстями, но молчу.

— Миша, ужинать будем. Я купила фастфуд! — улыбаюсь обоим. — Как чувствовала, что сегодня праздничный вечер.

— Заметил, — усмехается Михаил. — Запах жаренных крылышек тебя преследует, вся пропиталась им…

Если бы сейчас не было Стефы, Мишаня бы продолжил: — … так и съел бы тебя! И наш ужин закончился бы в спальне, так и не начавшись на кухне.

Но ситуация изменилась до неузнаваемости. Моя дочь теперь с нами. Я счастлива до небес, но пока не знаю, как нам жить втроем. Придется учиться.

Не хочу, чтобы мой мужчина отдалился от меня. При этом желаю каждую свободную минутку проводить с дочерью.

После молчаливого ужина остаюсь на кухне, складываю посуду в машинку, думаю о том, как жалко, что нет на свете волшебства.

Стефания дома, а атмосфера вокруг дышит нервозностью и тревогой. Ощущаю кожей присутствие Петрова через дочь и ее поведение. Сказать ничего не смею. Если трону ее отца, будет хуже.

Я знаю. Дочери всего десять, но характер уже имеется.

— Нет! Не так, — слышу крики дочери из гостиной, куда она ушла с Михаилом.

— О, боги! Что стряслось? — бегу к ним.

Застываю на пороге, рассматривая Мишу и Стефу, сидящих за столом.

— Неправильный ответ, — Стефа бросает карандаш на пол.

— Что делаете? — глажу обоих по спинам, успокаиваю.

— Решаем математику, — бурчит жених, бросая взгляд исподлобья на кривые каракули дочки в тетради.

— Понятно.

Три дня проходят как во сне. В плохом сне. Стефа не дает нам побыть наедине ни минуты. Утром будит нас, заставляет меня заниматься с ней музыкой, вечером не дает Воронцову пообщаться с сыновьями, забирает всё внимание себе. Забываем о сексе насовсем, она всегда заходит к нам в неподходящее время.

Не понимаю, что случилось с дочерью.

Еще недавно она была культурным, воспитанным ребенком.

А сейчас…

Будто пытается убить наши отношения с Мишей.

Не может быть, зачем ей это?

Может, ревнует меня к Воронцову?

— Потерпи, пожалуйста, — утешаю мужчину, — она ребенок. Скоро поймет, что ты хороший. Самый лучший, — глажу бритую щеку Миши.

Наутро четвертого дня Стефания приводит нас в полное замешательство.

Садимся завтракать, и тут она заявляет Мише:

— Я вас не люблю!

Поперхнувшись, мой откладывает кусок хлеба в сторону, внимательно глядит на борзую Стефу:

— Это еще почему?

— Вы хотите уволить моего папу! Вы подлец!

— Что?.. — в ужасе гляжу на дочь. — Стефания, принеси извинения. Немедленно.

— Не буду, — спорит со мной, отодвигая тарелку.

— Кто тебе это сказал? — разворачиваю стул с наследницей, заглядываю ей в серые настырные глаза.

— Папа!

Вот значит, как он заслал ее сюда, чтобы разрушить нашу свадьбу, а еще, чтобы грубо шантажировать.

Мерзкий. Подлый поступок. Использовать дочь в своих играх! — сжимаю руки в кулаки до побелевших костяшек.

Миша сидит молча, поджав губы, думает, как лучше поступить.

— Поклянитесь, что папу не уволят! — требует с него Стефания.

— А то что?! — выпаливаю я. Встречаюсь с упертым взглядом дочери. Впервые хочу ее осадить, поставить на место. С таким шантажом встречаюсь второй раз в жизни.

— Милая, — Миша ловит за руку, — успокойся, иначе потом пожалеешь…

Считаю до трех.

— Твоего папу никто не уволит, — выдавливаю едва слышно, переступая через себя, даю обещание.

Стефания мило улыбается, подскакивает, убегает.

В моих глазах застывают невыплаканные слезы. Петров сделал из моей дочери моего врага.

Прикрываю глаза, пропускаю удары сердца. Зверь внутри меня ворочается и рычит, хочется прибить Петрова.

— Котенок, иди ко мне, — Миша показывает себе на колени.

Подхожу, сажусь, прижимаюсь крепче, обвиваю его шею руками.

— Мне так тяжело. Он опередил нас.

— Успокойся, — гладит по бедру, — дочь с тобой. Время всё расставит по своим местам, она вспомнит, что ты хорошая, что ты ее любящая мать. Надо лишь подождать, чтобы воздействие Петрова закончилось на детский неокрепший мозг.