Не про заек
Шрифт:
154
НЕ ПРО ЗАЕК
комиссию — разумеется, ведь оплата прошла картой через их кассу...
Чудно! Я поимела свои десять процентов комиссионных и высокую оценку своего персидского шефа. Я сделала продажу, пока он был в отлучке. Первую серьёзную продажу, по его словам, за последние восемнадцать месяцев! Эх, что бы он делал без меня с русскими туристами? Ни слова по-английски... Он был, скорее, коллекционер и эстет, нежели галерист. Ничего не понимал и не хотел разбираться в новых способах коммуникации. Но это — совсем другая история...
Зато так я впервые выбралась из долгов
Жаль, что после той волшебной продажи всё снова застопорилось. У Перса нечем уже было мне платить зарплату. Он вечно где-то разъезжал, и вместо того, чтоб устраивать вернисажи, напокупал ещё картин, хотя кладовая у нас была полным-полна... Я выставила ещё пару своих работ. И всё лето просидела в этой галерее, общаясь с туристами из разных стран, создавая контакты, но, увы, уже почти ничего не продавая...
В то лето Я НАКОНЕЦ ПОЛУЧИЛА ДОКУМЕНТЫ!!!»
Издержки парижского гламура
«Извечный вопрос. Или платить бешеные деньги и жить среди асфальта в гламурном (в зависимости от округа, разумеется) Париже. Или жить возле Шато де Фонтенбло, посреди природы, но бежать на отходящий поезд и ехать на нём, окаянном, и в жару, и в холод в толпе уставших лиц. Вот теперь напротив меня сидят знойные африканки. А между ними — маленькая изящная и элегантная японка. Они, японки, остаются такими маленькими птичками даже далеко
155
Галина Хериссон
за пятьдесят. А знойные женщины сжимают её с двух сторон своими сдобными задами (третья их подруга на одну и ту же лавочку просто не вместилась). Просто палеолитические Венеры! У них структура другая. Если не следят за собой с детства — их разносит и вширь, и взад. И груди как арбузы. И яркие платки, и бижутерия, и часто парички, и наколки, и шиньоны на головах. Жалко, сфотографировать нельзя. Уж очень эти женщины колоритные... А жарища! Хорошо, что я купила лёгкую белую рубашку, но о ней особо и чуть позже... У японки — летняя шляпка в полоску, красно-вишнёвые губы и маникюр. Сумочка сдержанных тонов, маленький чёрный воротничок и чёлка. У африканок — большие браслеты и большие сумки с покупками. Ещё они всегда громко переговариваются друг с другом. И есть в них какое-то достоинство и гордость. А в японке — сдержанность и утончённость.
Ещё повезло, что я сижу. Многие стоят в проходе. Но вот поезд разогнался и подул ветерок из форточек. А я слушаю музыку в новых белых наушниках и ощущаю кожей новую крахмальную белую рубашку. Ей, старушке, лет восемьдесят, но она свежая и отлично сохранилась! Поверху — гипюр на плечах и груди, воротничок стойкой и аутентичные пуговицы, как кристальные бусины. (Когда я вышла из музея и обходила Сен-Сюльпис, наткнулась на антикварный салон. Не удержалась - влюбилась в старинную рубашку. Несколько перемеряла, но эта, первая, которую выхватил взгляд на вешалку, легла как влитая.)
Африканки вскоре вышли, и я переместилась на соседнюю лавочку. Женщины вокруг меня, французские и бесцветные относительно моих бывших соседок, обмахивались веерами, и мне тоже попадало. Японка, освободившаяся, наконец, из 156
НЕ ПРО ЗАЕК
сдобного плена, посматривала на нас не то с завистью, не то с одобрением. Уж она-то знает толк в веерах! А вообще, соседки по вагону на меня поглядывали. Я ручкой писала по обрывку бумаги, найденном в сумке с портретом “Девушки с жемчужной сережкой” Вермеера. Они посматривали, потому что никто нынче не пишет ручкой по бумажке. Их эмоции или отношение к моей необычной деятельности понять было нельзя. У них не принято “intimider49” попутчиков.
А может быть, они просто косили глазами на девушку и её жемчуг на моей сумке...»* * *
«Так колесила я в Париж и обратно в свои выходные, а в конце недели и уикенды работала.»
Осенняя хандра
«Ах, в чём неудачность проекта? Отвечаю. Спасибо, что протягиваете нить!
Дело в том, что та женщина, из церкви — Ванесса, дружила с моим Персом. Она много помогала ему в галерее, ещё в период Фонтенбло... Потом мы сталкивались уже в Барбизоне и думали вместе, как бы развить наш “совместный” проект. То ли делать больше выставок и приглашений, то ли сделать ремонт, чтоб придать галерее лоску, то ли организовывать выездные выставки (мы даже один раз выставлялись в замке Vaux-le-Vicomte!), то ли сдавать картины в аренду в разные офисы...
Но Перс всё больше отсутствовал и ездил по своим делам, а если и сидел в галерее, то больше втыкал в ютюб, чем в организацию вернисажей. Ремонт делать не имело
49 Стеснять
157
Галина Хериссон
смысла, потому что он собирался снова переезжать, где аренда подешевле. Подаренные Ванессой герани всё время падали с подоконников. Меня атаковали хозяева выставленных когда-то шедевров из-за неоплаченных Персом продаж. Меня атаковали художники, которые искали возможности выставиться. Перс всем всё обещал и ретировался, не отвечая на мейлы, не давая мне ни списка гостей для возможного вернисажа, ни денег на конверты, флаеры, шампанское и прочую дребедень.
Он просто был эстет и приглашал с шиком разных местных селебрити на обед или чашку кофе. Для контакта. Но селебрити ничего не покупали, а делали комплименты новой золотой раме, которую он заказал для картины модного художника, которую, в свою очередь, он взял чуть ли не в кредит в соседней иранской галерее.
А я, как только получила документы и собрала деньжат, улетела в Италию, в Тоскану, её золотую осень, её неописуемые красоты.. Ну нет, это для целой отдельной книги...»
* * *
«В первый раз в жизни я летела в самолёте (тот детский полёт с отцом и братом, мне была года четыре, я не считаю)! И в первый раз я была горда собой, предъявляя мой французский документик, проходя проверку багажа и паспортный контроль в аэропорту перед полётом “Париж — Рим”.»
***
«После возвращения из Тосканы я снова, разумеется, в Фонтенбло. В галерее не появляюсь. Много читаю и продолжаю наведываться в Париж... Вы ж знаете, он как магнит... Хотя...
158
НЕ ПРО ЗАЕК
У меня с Парижем сложные отношения, это давно известно. Периодически езжу, проверяю его и себя. Сегодня “морозец” ударил, ну — по нашим меркам. Поздняя осень. Воздух от этого делается особенный, дышать свежо. А свет — прямо живопись! Красота.
Каблуки по булыжникам гулко стучат. Выхожу на Шатлe, разумеется, народу куча, пыль-грязь, бумажки под ногами валяются, толчея. Но я не теряю присутствия духа. И дело нужно было важное сделать. Не до ерунды. Это не то, как раньше: по этим центральным улицам без дела и без денег шляться... Выхожу на площадь перед Бобуром, он же центр Помпиду — смотрю, нет ли знакомцев? Действительно, одна девушка на дижириду уже лет пять тут играет. Беру себя в руки и гляжу на всё глазами туриста — так веселее! Иду к художникам. Шаржи мне никогда не нравились, а вот у китайцев портреты углем и пастелью очень неплохие! Сколько, спрашиваю. Блин, 20 евро. Это сидеть тут, жопу морозить и продавать за бесценок свой талант? Может быть, у них и выхода нет, а меня — увольте...