Не про заек
Шрифт:
Переломное
«Я честно пыталась выкарабкаться из моей ситуации. Я нашла адвоката, которая занималась проблемами иностранцев. А нашла я её случайно, когда снова шла устраиваться няней к одной женщине, а та меня не могла нанять. Нанимая нелегалку, она рисковала своей карьерой юриста. Вот она и присоветовала мне одну из своих коллег...
На гонорар и бумажки уходили все деньги.
Мне нужно было собрать семь лет моей жизни в кучу, рассортировать, задокументировать и разложить по полочкам. Разные доказухи. Что я не верблюд. Без адвоката я бы не справилась. А деньги — от негусто проданных мной картин... Картины, те, что я продала, были
46 Я ем суп, глядя на море
145
Галина Хериссон
Вот, подсоберу ещё в “папочку” старую историю.
Пока Гийом работал в ресторане, я допоздна бродила одна по улицам и выискивала глазами чем поживиться. “Старая” мебель, одежда и посуда обычно лежали и ждали на тротуарах... Деревяшки всегда мне были интересны, вдруг какой Буратино... Ещё с “Интерлока” я научилась доводить их до ума с помощью рук, гвоздей и велосипедных шин! В какой-то момент я заметила сваленные в кучу картины и рамочки. Подумала, что хоть на холстах поверху попишу. Смотрю, а они такие все “грязные”, в патине. Более того — подписаны все рукой автора! Да какой же идиот их выбросил? Ну да, какая-нибудь старушка умерла, квартира продана, гастарбайтеры делают ремонт и выносят всё без разбора на улицу... Но я же вижу, что это — не мазня! Живопись 20-х — 30-х! Натюрморты и пейзажи...
Перетаскала я эти сокровища и держала под диваном до лучших времён или чёрного дня, как придётся...
Эти времена наступили, когда я, нянечкой прогуливая по Версалю Абигаэль, наткнулась на фреску, и весьма неплохую. Арлекин в маске. А снизу подпись Эколь Сабле.
В общем, продала я те картины с аукциона и заплатила за учёбу. Эксперты говорили, что случай совсем не единичный. Я уже говорила, что парижские помойки с правильным к ним подходом — клондайк...
Полюбила я аукционы с тех пор!»
* * *
«Поступила в Высшую школу декоративной живописи Сабле. Ездила на учёбу в Версаль. Вставала в пять. Нередко Ингвар отвозил меня на вокзал. Ну, или пешкодралом по зимней деревеньке. Снега тут
146
НЕ ПРО ЗАЕК
не бывает, так что черным-черно... Зато через три пересадки и пару часов дрёмы в дороге вылазишь в Версале, а там зимний рассвет. И восемь часов живописи. Обманки, мрамор и ценные породы дерева.
Вечером домой возвращалась поздно. Ингвар часто готовил ужин, душка. И так — пять месяцев. А на праздники он опять один уезжал к семье. А я рисовала. Во многих рисунках вы увидите его силуэт...
К новому году выпало много снега, и я лепила во дворе.
В марте получила диплом. До недавнего времени он висел в золотой рамочке, в туалете...»
* * *
«Вряд ли этот французский диплом, отчёты о моих выставках или уровень моего языка помогли мне получить первый вид на жительство...
Благодаря моим выездным урокам на тему русского искусства я познакомилась с одной дамой, у которой был знакомый в префектуре. Наверное, он нажал несколько клавиш и позвонил кому-то.
К тому времени я уже совсем отчаялась и звонила в Москву, пробивая почву, а не лучше ль вернуться... Между сбором необходимых документов и получением драгоценной розовой пластиковой карточки, дающей мне право жить и работать во Франции, прошло несколько лет...
Ингвар окончательно бросил свою любовницу и работу в больнице, мы окончательно бросили домик с мышами на берегу Марны и уехали на юг департамента, ближе к Сене...»
147
Галина Хериссон
Фонтенбло моё!
«Фонтенбло — до сих пор мой любимый город. Фонтенбло — три слога, словно вальс. Лес, камни и Шато. Парк, озеро и каналы. А лошади! Театр, карусель, кино, аукционный дом... А рынок! А пешеходные улицы с их магазинчиками и публикой! А церковь Святого Луи!
Осень в Фонтенбло — золотая. Канал и фонтаны — королевские. В них — лебеди. Они тут каждый год плодятся.
Я пложусь картинами и учениками. Русские мамаши любят мне доверять своих детей. Забираю из школы, веду к себе и сажаю за мольберт. Беру по одному ученику, индивидуально. Погружаемся оба, как в детстве в художке... Рисуем осенние натюрморты с самоваром и чётками. Рисуем друг друга. Красим напропалую! Талантищи!
Зима в Фонтенбло — мокрая. Но все равно красиво. Камни на тротуарах блестят, как дельфины. Езжу за тридевять земель давать уроки по истории русского искусства. Купила малюсенький компьютер на зарплату нянечки...»
* * *
«Ой, я ж всё лето жила с близнецами, мальчиком и девочкой трёх месяцев! У одной украинки, в деревне на отшибе, где из окна — только поле и трактор. Она родила в сорок, а тут сразу двойня! Нужна была помощь. Ну я и жила с девочкой в спальне (бутылочки и памперсы каждые три часа), а она — с мальчиком в гостиной, на диване. Мальчик был милашка. А девочка вечно орала как оглашенная. Говорят, в детстве я была такой же...»
148
НЕ ПРО ЗАЕК
* * *
«История русского искусства. Ходила готовиться в библиотеку Форнэ. Благодать.
“Студенты” — пожилые тётеньки, любительницы прекрасного. Ну и прекрасно.
Перезимовала как-то и даже устроила вернисаж! Познакомилась с компанией весёлых буржуа и продала неплохо. Вечеринки закатывали с литрами бордо и танцами в бюстгалтерах и porte-jartelle 47. Они, француженки — лихие! С прекрасными фигурами и чувством юмора. Устроили спонтанное шоу под музыку. Один гость был в страшных ожогах, даже потерял пальцы на одной руке. Стеснялся. Так они раскрыли его. Он говорил, что заменили ему два года реабилитации...
Я рыдала на плече Жислен. А Аурелия купила у меня большой портрет.
Мерси.»
* * *
«Прошла зима. Весной обостряются запахи.
Выхожу на лестницу, лестница старая, деревянная, винтовая...
Я — по делам. Прохладно и солнечно. Возвращаясь, мимо парка, где пахнет свежескошенной травой и ветер, я зашла зачем-то в церковь. Она меня прямо затянула с тротуара. Прошла немного и села на скамейку, задрав голову. Там росписи на потолке и вдоль колонн. Тонкие, красивые. И витражи в алтаре. Свет сочится как бы сквозь целлофановую плёнку (забыт, наверное, уже этот банальный материал: в мусор, в забвение, в ненужное его!). Как и многие церкви. Хотя не эта. Сен-
47 Подвязки для чулок
149
Галина Хериссон
Луи никогда не оставался без внимания. Тут недавно поджёг был, ремонтировали. Теперь уже красиво. Бах играет. Наверное, поэтому и затянуло.
Люди стояли довольно плотно, скопившись возле священника. Один, белый — в белых одеждах, другой, чёрный — в пурпурных. Я не приближалась. Фотографировала и слушала музыку. Среди участвовавших в церемонии сначала я разглядела женщину в чёрном, подумала — священница, тут бывает. Когда толпа немного рассеялась, я увидела гроб. Вокруг цветы и печальные лица. А мне было просто временно грустно от Баха. Я обернулась на орган. Но музыка, кажется, лилась из колонок, в записи.