Не служил бы я на флоте...

Жил-был кот – ленивый просто ужас! Любимое занятие после

шатаний по дворам было у него просмотр телевизора. В тот день

я со школы приволок замечание по поведению, потому был на-

казан, но вечером мать сменила гнев на милость и разрешила по-

смотреть фильм. Однако, настроение у неё было не очень, и когда

из кухни послышался мышиный писк она взорвалась гневной ти-

радой смысл которой сводился к тому, что «один только и умеет

матери нервы трепать, а второй дармоед, только и знает, что шля-

ется где попало, приходя домой лишь пожрать, да поспать, а дома

мыши уже пешком ходят!».

Коту перепало больше, в конце

концов, он встал и гордо удалил-

ся, дабы не выслушивать упрёков.

Мать успокоилась. Через пару ми-

нут на кухне под мойкой раздался

грохот, а затем возвращается кот с

мышью в зубах, бросает её в тапок

матери и невозмутимо заваливает-

ся на свое место смотреть телевизор дальше.

ЛИЧНОЕ ОРУЖИЕ

Напомню вам забавную историю, рассказанную Михаилом

Веллером о том, как Папанин постоянно разбирал и собирал свой

именной маузер, а радист Кренкель как-то подсунул любимому

командиру, в очередной раз разобравшему оружие, какой-то вин-

тик. Папанин чуть не сошел с ума, пытаясь найти, куда же его надо

вставить.

В Музей Арктики и Антарктики можно увидеть черную много-

слойную палатку с белой надписью по низенькой крыше: «С.С.С.Р.»;

а по другому скату: «Северный полюс – 1». Это подлинная палатка, в

которой шесть месяцев дрейфовала на плавучей льдине первая со-

ветская экспедиция к полюсу. Здесь и жила и работала легендарная

четверка папанинцев. В витрине, выставлены их личные вещи – руч-

ка, унты, блокнот, – среди которых почетное место занимает маузер

самого Папанина, висящий на тонком ремешке рядом со своей де-

ревянной кобурой, украшенной серебряной дарственной пластин-

кой. Иван Папанин был мужик простой и незамысловатый, комис-

сарского сословия, и занимал ответственейший пост начальника

168

Главсевморпути. И на льдине, затерян-

ной в полярной ночи за тысячи миль от

СССР, он осуществлял идейно – полити-

ческое руководство всеми сторонами

жизни и деятельности остальных трех

интеллигентов, лично отвечая, как испытанный и облеченный до-

верием партии коммунист, за все, что происходило на Северном

полюсе.

На дворе был как раз 1937 год. И здесь требовалась особая

бдительность и политическая зрелость. Коварный враг внедрялся

в любые ряды вплоть до ветеранов революции и командования

Красной Армии, так что за моржей с белыми медведями ручать-

ся и подавно нельзя было, не говоря уж об ученых – полярниках.

Тем более что самолеты, доставив экспедицию, улетели, и никакой

связи с Большой Землей с ее руководящими и карающими органа-

ми не было, кроме радио.

Радистом СП–1 был знаменитейший тогда Эрнст Кренкель, в

неписаной табели о рангах – коротковолновик мира №-1. Достоин-

ства Кренкеля как радиста и полярника были выше всяческих по-

хвал. Но, имели у него, к сожалению, и два недостатка: он был не-

мец и беспартийный. А советская дрейфующая полярная станция

«Северный полюс – 1» была частью социалистического общества.

И, несмотря на географическую удаленность, оставаться в стороне

от политических бурь никак, разумеется, не могла. Даже на льдине

советские люди должны были возглавляться партийной организа-

цией. Минимальное количество членов для создания партийной

ячейки – три человека. И такая ячейка на льдине была! И секрета-

рем партячейки был, конечно, сам Папанин.

В эту низовую парторганизацию с неукоснительным порядком

поступала закрытая политическая информация – только до сведения

коммунистов. Беспартийный Кренкель принимал эти сообщения,

ставил гриф «Секретно» и вручал парторгу Папанину. А закрытую

информацию надлежало обсуждать на закрытых партсобраниях.

Папанин объявлял закрытое партсобрание – присутствовать

могли только члены партии. Остальным надо было освободить по-

мещение. Остальные – это был Кренкель. Помещение же на Се-

верном полюсе имело только одно, площадью в шесть квадратных

метров, в чем и может удостовериться каждый, прочитав в музее

табличку на палатке.

169

В итоге, Кренкель, проклиная

все, рысил по снегу вокруг палат-

ки, заглядывая в иллюминаторы –

скоро ли они там закончат. Он тер

варежкой нос и щеки, притопы-

вал, хлопал руками по бокам, счи-

тал минуты на циферблате, и про

себя, возможно даже, говорил разные слова о партии и ее мудрой

политики. Они там сидели на нарах, выслушивали сообщение, вы-

ступали по очереди со своим мнением, заносили его в протокол,

вырабатывали решение насчет очередных врагов народа, голосо-

вали, и составляли текст своего обращения на материк. А в конце,

как положено, пели стоя «Интернационал». Спев гимн большеви-

ков, Папанин разрешал Кренкелю войти, вручал ему это закрытое

партийное сообщение, и Кренкель передавал его по рации.

Партийная жизнь в стране била ключом, и полгода Кренкель

чуть ли не каждый Божий день бегал петушком в ледяном мраке

вокруг палатки. Он подпрыгивал, приседал, и мечтал, что он хотел

бы сделать с Папаниным, когда все это кончится.

Ловля белого медведя на живца была наиболее гуманной

картиной из всех, что сладко рисовались его воображению. Через