Не уймусь, не свихнусь, не оглохну

Расписание, как всегда, плотное.

Живем в чудесном месте... Возят на автобусе.

14 апреля 1990 г., Вроцлав

Расписан весь день. Еще втиснули все-таки просмотр нескольких видеокассет о Гротовском и его спектаклях. По­лучается — весь день. Завтрак с 8 до 9, выезд где-то в 9.30 в театр... тренаж (Абрамов), фильм, Васильев, Юрова, Скорик опять с нами и т. д. В 9 вечера приезжаем на ужин в гости­ницу и в 22.00 репетируем «Сегодня мы импровизируем» для Пармы. В первом часу ночи расходимся спать и т. д.

В первый день, 14-го, я заболел сильно. Ангина, на­верное. Даже отвезли днем с репетиции домой, снабдив аспирином. Лечился всеми средствами. Расстроился, что не смог петь в этот вечер с ребятами пасхальную литур­гию, которую готовили несколько месяцев специально для Пасхи. И ко всенощной тоже не смог поехать. Наши были в православной церкви местной.

Ночью вышел на улицу. Место, где мы живем, почти пригород, какое-то богатое военное охотничье хозяйство... Рядом костел. Тихо. Почти деревня. Темно. Помолился. За Танюшу помолился. Вспомнил, как на прошлую Пасху мы с ней были в храме на Якиманке. Детонька, родная моя. Она так молилась. Мы не знали... не знали... не знали... Была последняя Пасха. Я думаю, что душа Танюши спо­койна. Я верю. Она слышит, как я с ней разговариваю, и она в покое, в вечном Покое. Это так. Она самый светлый и самый добрый человек. Самый светлый и самый добрый из всех, кого я знал на этой земле. Вместе с ней кончилась моя жизнь. Так ясно и просто сознаю это, и никакой печали нет в душе у меня, что жизнь моя позади. Честное слово. Позади с ней. Впереди с ней. Теперь я могу посмотреть на всю свою жизнь со стороны.

А теперь... что-то другое... остаток, отросток... какая-то другая посторонняя ветка... Вот что теперь моя жизнь.

Вчера был тяжелый день. В духе наших «борений». Все устали. Ничего не успеваем (правда и то, что много време­ни тратилось нефункционально). В 22 шеф сказал, что съез­дим на ужин в гости и вернемся на ночную репетицию (что вообще обычно у нас). Поехали, поужинали... вернулись, начали репетицию со 2-го акта. Усталость, раздражение.. Наташа К. впала в транс.. Зал другой... мизансцены надо менять и т. д. Нервы, срывы... Хамство... Шеф прекратил репетицию, ушел в кабинет... Началось... ну к черту, не хочу про это... глупости, все мрак и пустота... неверие и невос­питанность, хамство и нецивилизованность, не творчество и не знание... в общем, мрак.

Утром история продолжалась. Она не вышла к завтраку, закрылась в номере. Не поехала на репетицию (9.30 утра). Вернулись с несостоявшейся репетиции в третьем часу.

Тем не менее спектакль идет. В театре-лаборатории Гротовского. В стенах, которые столько видели великого, совершенного, человечного и нечеловеческого. Спектакль идет. Хорошо идет. 1-й акт играть было хорошо. Может быть, даже опьянение, хотя и... Вот шеф вошел, говорит, недоволен актом. «Без репетиции вы играть не можете...» А я по трансляции слышу, мне кажется, хорошо идет, лад­но. «Нет, Коля... это все примочки», — и четки перебирает. Уставший, уставший человек. Как я на него вчера был зол, за то, что он вызвал меня на ночную, хотя я не занят во 2-м акте. А вот теперь сидит он в гримерке, теребит четки, молчит, слушает сцену по радио. Мне жалко его. Сердеч­но жалко его. А можно ли помочь, дано ли кому-нибудь помочь ему...

У меня мысль появилась одна. Навязчивая мысль. Очень важная. Обдумаю и, может быть, завтра запишу. А может быть, так и сделаю.

Сегодня 17-е, первый спектакль. Еще завтра и после­завтра.

17 апреля 1990 г., Вроцлав

Большой успех. Особенно хорош 2-й спектакль. Послед­ний вечер — прием в музее. Осинский (Збигнев Осинский — директор Института Гротовского во Вроцлаве.)

Без даты

«Мы проделали с вами вместе большую работу. Я благо­дарен вам за это. С Богом!» Такими словами начал сегодня шеф первый акт третьего, и последнего, спектакля в Поль­ше. Последнего в Польше и, может быть, совсем послед­него... По крайней мере, так было решено им раньше... Чувства разные... и предчувствия у всех разные... Кто-то говорит, не верится, что последний... что это все... Но... тем не менее, на сцену шли как-то тихо... поглядывая друг на друга и похлопывая по спине, по плечам... Ну, мол, что, приехали... Finita.

Днем фотографировались у театра... У театра-лаборатории Гротовского... Вчера-то мысль у меня была за­манчивая, вот какая: не поставить ли и мне точку в своей актерской биографии здесь, сейчас... А что? Очень даже подходящий момент. Красивый даже момент! Мог ли мечтать тогда, в 68-м, актер ростовского ТЮЗа... Плохо ли, хорошо ли... жизнь прожита... Столько всего было, пора. Да... Наверное, так и будет. Есть в этом смысл.

Вчера был классный спектакль. Так легко, открыто шел... Мне зал кажется идеальным. Играется в какой-то тихой радости. 60 человек зрителей... (у Гротовского было, кажется, 40 или 44). Малейшее напряжение чувствуется сразу, сцена «зависает» и движется как бы на инерции, без подкачки, без лишней энергии... Чувство... Не знаю, как сказать... сладостное... Нет, совсем не то слово. Нар­котическое? Нет, тоже не то. В общем... счастье. Сегодня еще была возможность побродить по городу. Заходил в костелы. Молился. За Танюшу молился. Разговаривал с ней. Ничего словами не выскажешь. Но... Бог ведь все понимает не через слова. Так же и Танюша теперь слы­шит не слова мои, а сразу чувствует сердцем, все, что на сердце... Я ничего не прошу у Бога, теперь уже ничего.

Только упокоить ее душу. Благодарю Бога за всю нашу жизнь, никакой другой нам не надо... и в мечтах не надо. Вот та, которую мы прожили с ней, единственная наша жизнь, и за каждый день, за каждый час этой жизни свя­то благодарю Бога. Ни на что другое, ни на какие блага, славу, долголетие, счастье, ни на что не променяю нашу, Танюша, жизнь... Это правда. Это единственная, святая правда, с которой стою перед лицом Всевышнего... Он слышит, и ты слышишь, родная, единственная моя, родная, любимая. Целую тебя, целую и благодарю. Благодарю Бога, благодарю тебя.

Упокой, Господи, душу рабы Твоей Татьяны. Упокой, Господи.

18 апреля 1990 г. Вроцлав

Самолетом из Вроцлава в Варшаву (20-го). В Варшаве долго сидели в порту. Уже сели в самолет, опять высадили. Хорошо хоть накормили. Потом летели до Милана. При­летели часов в 11 вечера. Встретились с другой нашей группой в аэропорту. Здравствуй, Мilanо! Долгая процедура dogano... мы и поляки, остальные сразу прошли. Автобусом до Пармы ехали часа два с лишним.

Отель «Вattоn». В центре. Город чудо! Чудо! Гулять неког­да. Все вместе сходили только в театр Фарнезе. Репетиции начались на следующий день. Через день открытые, т. е. со зрителями (за плату).

Кризис. Дикий кризис. Полный букет... Ненависть, злость, бессилие, крик и т. д. Тяжелейшие дни. Подобное редко. С 25-го начинаем репетировать в Фонтонелато.

В основе спектакля, сыгранного в маленьком итальянском го­родке Фонтонелато, была пьеса Л. Пиранделло «Сегодня мы импровизируем» с разными фантазиями на другие темы.

21 апреля 1990 г.

Театр! (Театрик?). Провинция. Монастырь, карпы. Люди. Бар театральный. Велосипеды в театре. Ездим каждый день (автобус). Утром в 10-11 уезжаем (ехать минут 30-40), воз­вращаемся ночью в час-два.

Репетиции (открытые, 2 часа) очень тяжелые.

28-го — кризис. («Я уйду! Я уеду, где машина?..» — Слезы, стресс.)

Ребята держат ситуацию. Тихо, спокойно. Работаем.

29-го спектакль назначен на 5.30, перенесли на 6.30. А.А. откладывает на 21.00!! Скандал. Потом на 20.00. Зрители? Как хотят. Начну в 20.00. Работаем. Игорь Попов! Володя Ковальчук! Ваня Даничев! Андрей Зачёсов! Классная работа. Костюмы. Реквизит. Декорация! Свет! Работаем. Перерыв на обед не делаем.

Спектакль частично записан на пленку. Успех огромный. Центральная пресса и ТВ...

Много статей (в один день в 3-х центральных газетах восторженные рецензии). Кризис миновал.

25 апреля 1990 г. Фонтонелато

Обратно в том же порядке. У нас с Юркой, правда, не было мест на самолет из Рима. Грозило застрять в Риме на 2 дня... Я не волновался... Улетели в Москву.

Тут кошмар. Пустые магазины, очереди и т. д. Дикий кошмар. Мы там еще в газетах обратили внимание на со­общения из Москвы, но то, что произошло за пару дней, даже не предполагали. А здесь хаос... паника, ужас.