Не уймусь, не свихнусь, не оглохну

Без даты

Первая встреча с А.А. после Италии. Все странно и пе­чально. Опять претензии, опять угрозы. Я (именно я) не чувствую себя виноватым перед ним, перед театром ни в чем.Ни в чем!

7 мая 1990 г.

Перерыв отменил. Что говорить, не знает. Постепенно раскрутились на воспоминания спектакля в Фонтонелато (с претензиями, конечно, и обидами, что не помним). В основе спектакля, сыгранного там, была пьеса Л.Пиранделло "Сегодня мы импровизируем с разными фантазиями на другие темы". Бес­смысленный, ненужный разговор.

9 мая (День Победы)

Летим (опять) на Сицилию. На этот раз с радостной мис­сией — «помочь» шефу получить Premio Europa.

Город Таормина на Сицилии учредил пару лет назад такую премию. В этом году премию получает Стрелер и специальную, под названием «Новая европейская реаль­ность», наш А.А.

Летим двумя группами (сложности с билетами) — шеф, Гриша, Наташа и Ирина через Париж и Рим, мы (Скорик, Юра, Олег и я) через Рим.

Хороший перелет. В Риме все удачно, с рейса на рейс с ходу.

Восьмиместный «Мерседес» от компании, где призем­лились, за час докатил до Таормины. Поздний вечер.

Встретил Игорь Попов (он летел вообще один через Франкфурт).

Мы живем в отеле «Изабелла» (рядом с театром), тут, правда, все рядом. Совсем рядом и Римский театр.

Город — belissimo! Шеф в отеле «Сан-Доминико» (сад, бассейн... море).

25-го — наш вечер (презентация).

Интерес огромный к нам. Битком зал. Играть крайне трудно. Крайне трудно.

(Гриша — Ира — из «Идиота».)

Потом из «Персонажей». Потом письма (Ира). Потом Гриша — Наташа.

Газеты опубликовали сумму, которую получит наш шеф, 17 ООО экю (25 миллионов лир)!!

В этот день вечером шеф сделал прием.

24-25 мая 1990 г., Рим-Таормина

Вручение премий. Приезд Стрелера ( Джорджо Стрелер (1921-1997) — крупнейший итальянский и европейский театральный режиссер. Первый увиденный мною спектакль в его постановке — «Буря» Шекспира, — буквально потряс, ошеломил меня. Мы имели честь несколько раз по при­глашению Мэтра играть в его театре в Милане).

Вечерние костюмы, регламентация и т. д.

Довольно серьезно все.

УЖИН!!! Пожалуй, только в кино видел такое. Умереть!... (Меню прилагается.)

День был великолепен. Вечер невероятен. А вставать в 4 утра.

Да, за премиями ездить гораздо интереснее, чем их за­рабатывать.

1990 г., Таормина

Кризис, или как назвать, не знаю. Пишу, потому что уже невозможно слушать. Тяжелые дни. Крайне тяжелые. Июнь, июль работаем по 10-11 и больше часов каждый день. Без выходных почти. Какое-то время было ничего, продвига­лись, сделали один замечательныйпоказ по первым двум цифрам. А. А. был доволен, хохотал. Действительно, была удивительная репетиция. Дней пять назад что-то с ним такое произошло. Опять — все чепуха. Заболел. Пошел на нас с кулаками и тяжелой ненавистью. Стращания, угрозы, уходы, неприходы и т. д. Затяжной военный роман. Кто об этом напишет правду? Никто. Потому что никто не сумеет рассказать правдиво. А правдиво, значит, без однобокой позиции. И без эмоции. Тяжело. Он сидит и говорит часами. Он не любит нас, да что там — просто мы причина его болезни... и предатели и т. д.! Господи, что несет? Что несет? Какая-то черная туча.

Дал же себе слово не говорить, ну и молчи, дурак, он же не слышит ничего.

12 июля 1990 г.

Лето. Холодное, неуютное московское лето. Живу в но­вой квартире. В своей квартире. Это еще совсем недавно было недостижимой мечтой, недосягаемой. И вот, вот это есть. Господи, жизнь бежит к смерти. Молча и бессмыслен­но я живу. Весь день провожу в подвале. Плесень подваль­ная. Поздно вечером еду домой. Очень спешу домой. Даже что-то радостное есть в душе, когда еду домой. Начинаю суетиться, готовить ужин. С Танюшей разговариваю. (Я покупаю ей цветы, к портрету.) Мне нравится дома. Хорошо. Покойно. Сажусь ужинать, включаю телевизор или видик. Пью коньяк и ужинаю. Хорошо. Ноги отдыхают. Потом тошно и нет сна. Пью еще. Курю. Сдыхаю. Видео крутится — я сплю. Утром будильник звенит. Ругаю себя, говорю, что больше не буду пить в одиночестве. И иду в театр. Зачем все?

Думаю о том, что нужно бросить страдания и муки. Танюша очень бы была мной недовольна. Она бы изругала меня за сегодняшнюю жизнь. Изругала бы — это точно.

Импровизация — это состояние души. Драма, как и все виды искусства, абстрактна, как музыка. Она становится конкретной от нас, проходя через нас.

15 июня 1990 г.

Театр — дом, дом — театр... по 10-12 часов ежедневной работы... полезной, бесполезной, нужной, ненужной, тол­ковой, бессмысленной... разной...

Состояние тоже разное. Был разговор с шефом, личный. Оказывается, плохо умею говорить (и это плохо). Недово­лен разговором и собой. Не сумел объяснить, не сумел сказать... вообще ничего не сумел. Ну, что ж. Значит, такой я. Теперь такой.

Завтра утром улетаем в Австрию. Там будем репетиро­вать «Сегодня мы импровизируем». Потом в Югославию.

Без даты

Вчера в 10.30 утра вылетели из Москвы аэрофлотовским рейсом до Вены. Из Вены на автобусе до Зальцбурга, 3 часа.

Вечером в театре «Stadtkino» смотрели канадскую труп­пу (пластическую). «Мамана» или как-то так называется спектакль. Мне понравилась труппа. У наших разное от­ношение.

Фонтан... публика... день, солнце... Моцарт.

Музыкант с гитарой и с губной гармошкой... Девочка сидит на ступеньках, пюпитр перед ней, играет на флейте... очень тихонечко, для себя... но и для меня, если мне этого хочется...

Публика... публика... публика... музыка... музыка... му­зыка...

Опять это чувство... после дома, после России, после Мо­сквы — конфетно-шоколадно-игрушечное царство. И люди празднично наряженные, счастливые и щебечущие, кажется, не живут на свете, а специально договорились, чтобы поражать мое воображение.

19 июля 1990 г., Зальцбург

Уже не помню, вернее, не заметил, сколько мы ехали из Зальцбурга сюда, в Гольдег, на автобусе... что-то час или полтора.

В Зальцбурге вечером (после ужина в ресторане) мы сидели на скамейке у реки, и я уснул. Может быть, на не­сколько минут.

Несколько прекрасных минут на скамейке, на берегу... били колокола... проезжали на велосипедах пряничные австрийки... Вечером было прохладно. Наконец при­шел автобус. Поехали. Забыли Гюзель, вернулись. Опять поехали.

От красоты и покоя сходишь с ума...

Уже... уже не хочется отсюда уезжать.

Утром не спеша идем на завтрак из наших Zimmer в со­седнюю гостиницу...

Встречные улыбаются и здороваются, говорят: «Морген» или: «Бог с вами», — и улыбаются...

Завтракаем все вместе за одним столом.

Без даты

Открытая репетиция. Сейчас перерыв, и через четыре минуты начнем первый акт в прогоне. Через четыре ровно, чтобы совпасть с ударом колокола на соседней ратуше. Валера крутит подъемную лебедку старого замка, на чер­даке которого мы репетируем (и показываем). И... бьет колокол(7.15).