Не верь глазам своим
Шрифт:
Дома ее ждал сюрприз — оказывается Генри, которого Клем выставил за двери минут на пятнадцать раньше девушки, тоже заехал домой, и сейчас принимал душ. В кофеварке остался горячий кофе, который Лайла тут же заправила сливками и выпила сразу полчашки. Поставив кружку на стол, она обратила внимание на почту, которую хозяин квартиры видимо забрал из ящика и изучал, пока поднимался на лифте. Верхним листом лежала выписка из банка, где серым подсвечивались расходы за последний период — те самые цветы и оплаты в ресторанах и кино. Сумма была неприлично велика. Но когда девушка взглянула на последнюю строчку — остаток на балансе — ее глаза сильно расширились. Таких денег она никогда даже заподозрить не могла у своего любимого. Поддавшись любопытству, она подняла первый лист, чтобы на втором увидеть поступления за последний период — относительно —
Быстро допив кофе, Лайла поторопилась в ванную, чтобы привести себя в порядок перед интервью. Выйдя из душа, она застала Генри в дверях:
— Я люблю тебя, Лайла. Так люблю… И у меня разрывается сердце от осознания, что ты не можешь мне довериться, что ты рассчитываешь только на себя… — девушка в этот момент ощутила убийственный укол вины — она ведь буквально только что звонила Николя с просьбой о помощи, а вот от Генри помощь принять ей и в голову не пришло. Добило ее то, что так некстати вспомнился их разговор с Николя и ее выводы относительно своих чувств. На глаза навернулись слезы, руки мелко задрожали. Генри в два шага оказался рядом, чтобы обнять и утешить, но его близость только усилила подступающие рыдания — в конце концов, ночь выдалась отвратительная, впереди встреча с Джеем, а она, кажется, собственными руками разрушает то, о чем так долго мечтала.
В малом зале звучит непривычно спокойная лиричная мелодия, которую девушка услышала задолго до того, как вошла. Она будто ныряет в другой, параллельный мир, приобщаясь к музыкальным таинствам заезды. И так происходит каждый раз: окружающая действительность меркнет перед сияющим талантом артиста, заполняющего своей бешеной энергетикой все пространство вокруг. Лайла очарована и покорена, все тревоги остаются за дверью, и ей нужна минута, чтобы собраться с мыслями и начать интервью.
Джей сегодня на удивление тих и задумчив. Они беседуют о последнем написанном в этот период треке, Лайла задает несколько подготовленных заранее вопросов. С ним легко забывается обо всех заботах — певец внимательно и подробно рассказывает о своей сценической жизни, своих творениях, своих мечтах. Джей не выходит из образа — за несколько лет упорной беспрерывно работы над собой он набрался достаточно профессионализма, чтобы поддерживать свою сценическую личность в любом месте в любое время. Но парень так отчаянно скучает по этой улыбке, так устал от холодной, потерянной, чужой Лайлы дома, что невольно тянется к ней всей душой. Вероятно, такой посыл сложно не заметить. И пусть он все так же на сцене, непозволительно далеко от любимой, его улыбка светит ярче солнца. Он не может не видеть реакции девушки, и душу греет тепло, несмотря на осознание, что сейчас Лайла очарована Джеем, которое колет иголкой под сердцем. В какой-то момент Джей так увлекается, что допускает оговорку:
— И когда-нибудь мы с тобой туда обязательно съездим…
— Невероятно! — Лайла в восторге, пока до нее не доходит смысл сказанного. — Что?
Выкрутиться из этой ситуации невероятно сложно. Но парень все же справляется:
— Да! Когда-нибудь настанет момент, когда я захочу рассказать всему миру о себе вне сцены, о моей жизни и о моей любимой. И мне бы очень хотелось, чтобы для этой книги интервью у меня брала именно ты. И на обложке будет фото заката с той самой крыши. Я уверен, ты будешь очарована!
Интервью продолжается, диктофон работает. Джей глубоким бархатным голосом отвечает на очередной вопрос, приправляя простой ответ тонкими наблюдениями и неочевидными мелочами. Но атмосфера волшебства будто немного поредела, давая девушке возможность думать чуть критичнее, анализировать чуть внимательнее. Лайлу не покидает странное ощущение, будто она и сейчас сидит на концерте, сыгранном специально для нее, а еще в голове мелькает примерно сотня мыслей. Ей понадобится еще три недели, чтобы понять, что это было.
— Я мозгами понимаю, Эван, что никак ему не помогу. Но меня просто рвет на части от того, что я не там сейчас. А еще мне обидно, что он просто отказался
от любых контактов со мной. Неужели ему совсем не нужно наше общение? — Жасмин уже третий день не может прийти в себя после того жесткого отказа, что она получила от Клемана. Вместе с этим разочарованием, ее постоянно донимает и память, которая постоянно подкидывает новые кусочки пазла, а еще постоянное беспокойство из-за того, что сеансы с доктором Рэй пришлось прекратить. Ей отчаянно нужно было привести мысли в порядок. — Мне так плохо… Мы можем устроить сессию?— Я бы предпочел поговорить. — Эван сказал это как бы между прочим, но Жас поняла, что парень не настроен на игры. — Для начала: что стало причиной твоей обиды?
Они проговорили почти два с половиной часа, и Жас стало легче, но той беззаботной пустоты в голове, как после сессии, у нее нет. Ее немного расстроил отказ, но у Эвана всегда есть свои причины, поэтому девушка смирилась, чтобы снова попробовать завтра. Ей очень не хватало того ощущения легкости, которое появляется после выплаканных слез, выскуленных стонов и опустошающих оргазмов. Но выбирать не приходится: упрямый, непоколебимый парень — единственный, кто может ей это дать. Они разговаривали о ее проблемах почти каждый день, иногда становилось легче, иногда нет, и только когда было совсем уж невмоготу, и на горизонте маячил призрак подступающей прострации, мужчина давал ее телу и мозгам долгожданную разрядку.
После последней сессии на ее теле остались синяки от ремней и укусов, но это ерунда по сравнению с летящей походкой и окрыленным взглядом. Эван смотрел на эти изменения с печалью и мрачным пониманием, но ничего вслух не сказал. Только предложил найти ей доктора в штатах, но в эйфории после этой ночи девушка только отмахнулась. Мужчина решил попробовать еще раз позже.
Клеман очень хочет чувствовать облегчение и утешение в объятьях матери, но не выходит. Не выходит просто положить голову ей на плечо, расслабиться и позволить гладить себя по голове, обещая, что все будет хорошо. Он выдерживает всего несколько секунд, после чего отходит и рассказывает маме последние новости. Они стали чужими людьми, и Клем в слишком серьезном раздрае, чтобы позволить себе тратить силы и притворяться. Риччи все еще не пришел в себя. Прошло уже намного больше, чем сорок восемь часов, но Риччи все еще не пришел в себя! И Клеман ходит по залу ожидания, все больше обуреваемый злостью. Нервов, чтобы винить себя, уже не хватает, поэтому на смену апатии и смирению приходит злость. Она разрывает на части, понуждая срываться с места на поиски тех, кто так покалечил его брата. Его младшего брата — солнечного, смышленого, симпатичного и очень оптимистичного ребенка, которому вчера исполнилось пятнадцать. Кто мог так его избить, что парень никак не хочет выбираться из своей норки, в которую спрятался от нападавших? А главное, за что?
Терпение заканчивается, и Клеман почти уходит из больницы, благо сменная одежда есть, но все же возвращается: что будет, если Риччи проснется, а брата не будет рядом, а брат будет сидеть в баре «У Тима», чтобы встретиться с таинственным помощником, который на крайний случай оставил контакт? Туда можно будет и позже заглянуть.
Мама обливается слезами, поняв, что никакие дополнительные подработки не помогут сына привести в сознание. Даже деньги, которые можно заработать, здесь не нужны. Сын все еще не приходит в себя, а телефон разрывается от звонков с работы — она нужна в офисе, она нужна на конференции, она нужна на совещании. Сыну она сейчас не нужна, о чем ее и ставит в известность Клеман:
— Мама, приведи себя в порядок и поезжай на работу. Здесь ты ничем не поможешь, только с ума будешь сходить. Отвлеклись, я позвоню, когда Риччи станет лучше.
И женщина соглашается. Неожиданно испытывают облегчение оба — и мать, и сын.
У Клемана очередной виток злости на весь мир, и он готов уже выйти из зала ожидания, где практически поселился в эти дни, когда Риччи переводят из реанимации в палату. Он в сознании. К нему пускают всего на минуту, он выглядит неожиданно бодро и свежо для своего положения. Но на вопрос: «Кто?» он только печально улыбается и отрицательно машет головой. Знает, но не скажет. Это выражение лица что-то напоминает старшему брату, искра этого понимания прошибает позвоночник, но Клеман покорно ждет, пока Риччи снова заснет, набирает маме с новостями, но ограничивается в итоге смс: она снова занята.