Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник)

– Интересно, с каких это пор ты, майор, своих нам сдавать начал? – удивился Жора.

– Он скорее ваш, чем наш, – усмехнулся Самохин и продолжил, обведя пристальным взором застывших парней за столом: – Ствол, который может при нем оказаться, не берите, а то шуму много будет, расследование начнется, а нам это пока ни к чему. Деньги отдадите мне.

– Тебе б, майор, не опером, а паханом быть, – покачал головой Губарев. – Сколько бабок-то в том свертке?

– Пять кусков.

– Невелики деньги, – презрительно хмыкнул Губарев. – Интересно, это ж сколько из них нам за работу причитается?

– Ну ты охамел, Жора, – обиделся Самохин, – на праведное дело расценки установить хочешь! Я их, по твоему, себе, что ли, возьму? Там за столиком лепила вольный сидит – его это деньги, ему и вернем. С него бабки за сына, что в СИЗО сейчас парится, тамошний кум вышибает.

– Ну, сука! – возмутился Губа. – Ты прав, майор, святое дело такую суку замочить!

– Мочить, я же предупредил, не надо. Мы с ним потом по-своему разберемся. Среди ментов продажных пока немного, вот и будем таким образом… профилактику проводить. Ну а если зашебуршится, чуток накатить, конечно, можно. С него не убудет! Но шуму лучше не поднимать, – закончил инструктаж майор.

– Да шуму-то мы особо и не боимся, – оскалился, поднимаясь и одергивая безразмерный пиджак, Губарев. – У нас здешние менты на подкормке сидят. Честные – спасу нет, – уколол он Самохина, – но мокруха нам тоже ни к чему. Пошли, что ли?

Парни поднялись разом, задвигали стульями, но майор притормозил Жору:

– Погодь-ка, я за пиво не рассчитался. Здесь можно деньги оставить?

– За какое пиво? Шутишь, командир? – изумился Жора, но Самохин, пошарив в кармане брюк, извлек десятку и положил на стол.

– Вот… хватит, наверное?

– Хватит, – отмахнулся Губарев и, перехватывая инициативу, предложил: – Мы с тобой, командир, на выход пройдем через зал первыми. И ты мне ребят этих покажешь. А потом моя пехота подтянется и разберемся как надо.

Нырнув из тихого зальца в осатанелую от музыки темноту бара, Самохин то и дело натыкался на посетителей, чувствуя на затылке дыхание Жоры. Обойдя столик, за которым оживленно болтали, выпивая и закусывая, Скляр с Бушмакиным, Самохин остановился поодаль и кивнул на них Губареву, сказал в ухо громко, не опасаясь, что кто-то подслушивает в таком гвалте:

– Деньги вон у того, что потолще да помоложе. А сосед его, который в белом лепене, доктор. Его ко мне приведите, я с ним потолковать должен.

Оказавшись на улице, Самохин с удовольствием ощутил прохладу позднего вечера, почувствовал на разгоряченном лице остужающий ветерок. Людская толпа поредела, но улица все еще полна была гулящим народом, и Самохин привычно удивился тому, какое множество горожан не спешит по домам, не озабочено ранним завтрашним пробуждением на работу. Или работа у них такая, что ли, у всех, где можно сидеть весь день, хлопая снулыми глазами? Жилось с каждым днем вроде бы труднее, тревожнее, а люди будто с цепи сорвались, гуляют напропалую и в отличие от прошлых лет, когда припозднившуюся пьяненькую компанию можно было услыхать только по выходным да праздникам, нынче поют, колобродят до утра каждый день, словно и не работает весь город вовсе, находясь в сплошном немыслимо длинном отпуске.

– Пойдем, гражданин майор, посидим в моей машине. Ежели что не так сложится – мне, в натуре, подставляться не катит.

– Не хочется обратно на зону? – сочувственно поинтересовался майор.

– Я свое отсидел, – угрюмо буркнул Жора, – пусть теперь другие тюремную баланду хлебают. А то блатуют на воле, крутых из себя строят… А я не нагулялся пока!

Губарев подвел к непривычно-обтекаемой формы машине, приткнутой на тротуаре центральной улицы явно вперекор всем дорожным правилам, ковырнул ключиком замок дверцы, распахнул, приглашая.

– Во, тачка моя. Класс, да? – глянул он на Самохина в ожидании привычного восхищения.

– Да я не шибко в них разбираюсь, – неуклюже влезая внутрь, разочаровал Жору майор и не удержался, спросил озабоченно: – А ты, Жорик, ее часом не стибрил? А то заметут меня с тобой в краденой машине – вместе по этапу пойдем…

– Да моя, личная, – раздраженно успокоил его Жора, а Самохин, подначивая, засомневался опять:

– Да у тебя и прав-то небось нету? Когда ты, интересно, на права-то успел сдать? Только-только освободился…

– А я и не сдавал, – хлопнув дверцей и устраиваясь за рулем, беззаботно отозвался Жора. – Я их купил! Права нынче у тех, у кого деньги. Вот я и пользуюсь. Счас вот кондиционер включу, а то жарковато здесь…

Явно красуясь, Жора небрежно ткнул кнопочку на приборном щитке, и на майора повеяло холодком, потом еще что-то включилось, и над задним сиденьем ожили, забухали два динамика, извергая тупые барабанные ритмы: «Бум-бубу-бум!»

– Да выруби ты ее к лешему, – поморщился с досадой Самохин. – Что за мода у вас, машиновладельцев? Балдеете в этом грохоте, ни поговорить, ни подумать…

Жора послушно выключил музыку, открыл бардачок, достал пачку импортных сигарет, протянул Самохину:

– Закуривайте, гражданин майор!

– Красиво живешь, – подметил Самохин, попыхивая сигареткой.

– Завидуете, командир? – обернулся Жора. Оказавшись в машине один на один с Самохиным, он поумерил гонор, стал обращаться вежливее, на «вы».

– Да нет, пожалуй, – искренне ответил Самохин, – хотя мне тоже в общем-то гордиться нечем. Был бы я писатель какой-нибудь, ученый, сказал бы тебе, что счастье не в деньгах, а в чем-то еще… А так? В тюремной службе, что ли?

– У советских – собственная гордость! – со значением произнес Жора, и Самохин вздохнул обреченно:

– Что-то я в этом, брат, шибко сомневаюсь в последнее время…

К машине подошло несколько человек, и кто-то, открыв заднюю дверцу, впихнул туда озирающегося испуганно доктора. Один из парней, склонившись к Жоре, шепнул ему на ухо, протягивая бумажный сверток. Губарев кивнул, не рассматривая, сунул пакет майору.

– Как все прошло? – поинтересовался Самохин.

– Нормально, как всегда, – пожал плечами Жора, а потом, глядя на ошарашенного, трясущегося мелко доктора, сказал тактично: – Ну, я выйду, а вы тут потолкуйте о своем…

– Нет, Жора, – остановил его майор, – я тоже в таких делах человек щепетильный. При тебе деньги верну. Вот, Николай Артурович, возьмите, пересчитайте…

Бушмакин растерянно взял сверток, не разворачивая, сунул в боковой карман пиджака. Выглядел доктор взъерошенным, голос его утратил барственный рокоток, стал прерывистым и визгливым.

– Что это было, – озирался он, кажется не узнавая даже Самохина, – кто вы такие? Налетели… Схватили… Я врач, вы понимаете? Врач! Я лечу людей! Я всех, понимаете, лечу, а вы?!