(Не) верю. В любовь

— Ты здесь живёшь?

— Нет. Просто решил приехать в рандомный дом, чтобы переспать на чужой кровати, — грубо отвечает молодой человек.

— Адам, зачем же ты грубишь? — я останавливаюсь и смотрю на молодого человека исподлобья. — Я понимаю, что ты зол на Диму. Что через меня хочешь ему отомстить. И я для тебя так же ненавистна, как и Дима. Но ведь это ты поставил меня перед фактом, что хочешь от меня… Меня хочешь. А я ведь не навязывалась, ничего не просила. И вообще, тебе не кажется, что твоё предложение можно приравнять к насилию?

— Да, блин! Закрой рот, а? Я не хотел тебя и не хочу, — обрубает грубо. — Больно ты мне нужна. И спать с тобой я не собирался. Ты меня совершенно не привлекаешь. Ждал, когда ты братцу всё расскажешь, а он прибежит со мной разбираться. Но ты, видимо, совсем отбитая, потому что не сказала ему ничего.

От его резких слов мои глаза наполняются слезами. Отчего-то каждое слово больно ранит. Заставляет дрожать, а сердце кровить, будто в него всадили острую иглу.

— Но ты же говорил… К чему были вчерашние слова? И сегодня…

— Я просто брал тебя на слабо, дура! Я ждал, когда ты сорвёшься, покажешь своё истинное лицо. Когда побежишь жаловаться своему братцу. Но я никак не ожидал, что ты окажешься обычной шлюшкой, готовой запрыгнуть в постель к первому встречному, — улыбается криво и окидывает меня презрительным взглядом с ног до головы.

Я стою на месте, а мне кажется, что меня только что облили помоями. Я и сама знаю, что действую глупо и совершенно нелогично, но услышать об этом из чужих уст оказалось больно. Все кругом мне твердят о том, что я дура. И очевидно, что они правы.

— Да. Ты прав… — я стараюсь говорить бесстрастно и чтобы голос мой звучал твёрдо. — Это совершенно глупо. Просто зверь, загнанный в угол всегда бросается первым. Могу я уйти, пожалуйста?

Я старательно отвожу взгляд, посмотреть в полные презрения, льдистые глаза у меня просто нет сил. В данный момент я омерзительна самой себе. Я же чуть на шею ему не вешалась. Я действительно была готова лечь с ним в одну кровать. Отдать ему свою невинность.

— Нет.

— Почему? — бегаю взглядом по просторной гостиной, в которую Адам меня привёл.

— Сядь, — указывает рукой на диван, сам опускается в кресло, широко расставив ноги и подавшись вперёд. — Нам следует поговорить.

Он вновь пристально смотрит на меня, отслеживает каждый мой нерешительный шаг. А я вся дрожу от эмоций. От стыда, от осознания своей никчемности. Ничтожности. От осознания того, насколько я непривлекательна.

Я опускаюсь на край дивана, горблю плечи, левой рукой обнимаю себя за плечо. Опускаю низко голову и мечтаю провалиться сквозь землю. Я сейчас даже хочу оказаться дома, только бы подальше от Адаса.

— Кто сломал тебе руку? — задаёт совершенно неожиданный вопрос, к которому я не готова.

— Я… — тихо кашляю. — Я же сказала тебе…

— Не нужно втирать мне про то, что ты ударилась. Кто сломал тебе руку? Дима?

— Нет! Ты что? Он бы никогда! — от возмущения я вскидываю глаза на Адама, который считывает все эмоции с моего лица.

— Отец?

— Папа умер десять лет назад, — говорю тихо.

— Мать? — продолжает допрос с бесстрастным лицом.

— Адам, ты же задавал уже мне этот вопрос. И вроде как догадался обо всём. Да и к чему этот допрос? Ты же сказал, что я тебя не интересую. Я пойду домой. Покажи, пожалуйста, где выход из дома, — я поднимаюсь с дивана.

— Сядь на место, я не закончил разговор, — говорит вкрадчиво.

— Адам…

— Сядь, я сказал, — рявкает так, что я вздрагиваю. — Значит, я был прав, мать сломала тебе руку. За что?

— Адам, не к чему допрашивать меня. Я не стану отвечать на вопросы. Ты оскорбил меня, а сейчас чего-то требуешь.

— За что сломала, я спрашиваю? — молодой человек резко срывается с места и оказывается возле меня, обдавая частым дыханием лицо.

Я в испуге отшатываюсь назад и вжимаюсь в спинку дивана. Смотрю на молодого человека с ужасом, как цыплёнок на готового съесть его кота.

— За то, что увидела, как я с тобой разговаривала. Сказала, что я веду себя неподобающим образом, — выдыхаю с дрожью, смотря в красивое лицо, застывшее ледяной маской настолько близко.

— Только за то, что ты со мной разговаривала?

— Не только с тобой. С Мишей ещё.

— Кто он тебе? — лицо Адама настолько близко, что кончик его носа практически касается моего.

— Друг. Самый лучший друг. Мы дружим с детского сада, — слова вырываются изо рта с паузами.

Меня слишком сильно волнует столь близкое присутствие Адама. Я хочу опустить ресницы, прикрыть глаза и откинуть голову назад, чтобы молодой человек прижался поцелуем к моим губам.

Я быстро облизываю губы и вздрагиваю, когда молодой человек поднимает руку и большим пальцем прикасается к моей нижней губе. Проводит с лёгким нажимом. А потом ввергает меня в ступор тем, что целует в лоб, как маленькую. Адам выпрямляется, складывает руки на груди и продолжает свой допрос с бесстрастным лицом.

— Почему с братом такие отношения?

Я пожимаю плечами и поджимаю губы, которые начинают дрожать.

— Мне повторить свой вопрос, Алиса?

— А я на допросе, я не могу понять? — вскидываюсь тут же.

— Мне нужны ответы. Ты сама согласилась прийти в мой дом. Так отвечай! — рявкает, снова склоняясь надо мной и упираясь рукой в спинку дивана над моим плечом.

Я замкнута в ловушку его руками и телом. Не сбежать при желании.

— Я не могу дать ответа на этот вопрос. Просто один раз они с матерью и отчимом уехали на неделю. Мама вернулась через неделю, отчим через две, а Димы не было почти месяц. И когда он вернулся…

Меня снова начинает колотить. Я вспоминаю брата, которого не узнала, когда он вошёл в квартиру. Точнее будет сказать, его втащили два человека. Исхудавший настолько, что кожа обтягивала кости. Впалые щёки, отросшие и жирные волосы. А самое страшное — потухший и пустой взгляд. Он лежал на своей кровати три дня, не шевелясь и подавая признаков жизни. На мои попытки его растормошить никак не реагировал.

— Мама, что случилось с Димой? Где он был? — спрашиваю срывающимся от слёз голосом. — Почему он в таком состоянии.

Я стою на кухне, прижимая руки к груди и смотря перед собой пустым взглядом, потому перед внутренним взором Дима. Серый-серый, почти прозрачный. Безжизненный. Такое ощущение, что из него высосали все силы. Одежда висит, как на вешалке.

— Не лезь не в своё дело. Тебя это не касается. Иди в комнату и молись за него.