Не все мухи попадают в Ад

Я сидел в другом кресле, делая вид, что наблюдаю за огнем. На самом деле, Лик продолжал фоновую обработку данных из Сети, в частности, той самой информации со сталкерских форумов. И там… там всплывали интересные детали. Описания разрывов, похожих на тот, что поглотил Витьку. Упоминания о странных «остаточных явлениях» после их схлопывания – иногда это были энергетические следы, иногда – необъяснимые артефакты, а иногда… да, иногда находили и фрагменты. Куски одежды, личных вещей, а порой и биологический материал. То, о чем кричала Катька.

Пора было попробовать еще раз. Не просто слушать, а направить разговор.

– Кать, — начал я спокойно, не поворачиваясь к ней, чтобы не спугнуть. — Ты говорила, что видела… что-то осталось после того, как Витька… исчез. Обрубки, ты сказала?

Она вздрогнула, подняла голову. В глазах снова мелькнул страх, но уже не такой всепоглощающий, как раньше. Она посмотрела на Софью, потом на меня.

– Да… — прошептала она. — «Ботинки его… или… ну, то, что в ботинках было… Прямо на асфальте… А потом… потом их не стало. Клянусь!

– Я верю, — сказал я твердо. И это была правда. После данных Лика и информации сталкеров, ее слова больше не казались бредом напуганной девчонки. — В таких… аномальных зонах… — я осторожно подбирал слова, избегая термина «Бездна», — …часто происходят странные вещи. Нестабильные эффекты. Иногда после… таких разрывов… действительно остаются фрагменты. А потом они могут исчезать – растворяться в остаточной энергии или… — я замолчал, решая не добавлять про возможное вмешательство третьих лиц.

Катька смотрела на меня во все глаза.
– П-правда? Ты… ты знаешь про такое?

– Читаю много, — снова уклонился я от прямого ответа, но дал ей понять, что ее видение не было просто галлюцинацией. — Иногда… знание помогает справиться со страхом. Понять, что ты видела что-то реальное, хоть и ужасное, а не просто сошла с ума. Это не отменяет трагедии, но… снимает часть груза с твоей психики. Это была не твоя фантазия, Кать. Это была страшная реальность.
– Я пытался валидировать ее опыт, снизить возможное чувство вины за "ненормальность" ее восприятия.

Она медленно кивнула, задумчиво глядя на свой рисунок. Кажется, ей стало чуть легче от осознания, что она не единственная, кто мог столкнуться с подобным, пусть и заочно, через мои "книжные знания".

Теперь Софья. Она отложила книгу и смотрела на меня с тем же внимательным, анализирующим выражением.

– Соня, — я повернулся к ней. — Ты сказала, что твой… опекун говорил тебе про рост через стресс. "Die Schule". Это какая-то концепция? Философия? Или что-то конкретное?
– Я решил зайти с другой стороны – не через ее чувства, а через то, что могло сохраниться в ее памяти как знание, как идея.

Она на мгновение замерла, словно решая, стоит ли отвечать.

– Это… система, — наконец сказала она медленно, тщательно подбирая слова. — Система тренировок. Опекун говорил… что потенциал раскрывается только на грани. Что нужно постоянно себя испытывать, преодолевать боль, страх… Доходить до предела. Только так можно стать сильнее.
– Голос ее был ровным, но я уловил в нем едва заметную горечь.

– И он заставлял тебя проходить через это? — осторожно спросил я, чувствуя, как внутри все сжимается от дурного предчувствия. Я вспомнил ее слова в машине о том, что прорыв рождается не в комфорте.

Софья отвернулась, посмотрела на огонь.
– Иногда. Он называл это "тестированием пределов". Говорил, что это для моего же блага. Чтобы я была готова к настоящим испытаниям.

Готова? К чему? К Бездне? К тем ужасам, что творились на полигоне? Этот Миллер… он не просто предал всех, он еще и собственную… подопечную… мучил? Готовил ее, как солдата?

– Это... это звучит жестоко, — сказал я тихо. — Даже если у него были какие-то свои мотивы.

– Он говорил, что по-другому нельзя, — так же тихо ответила она, не поворачиваясь. — Что мир опасен. Что выживают только сильнейшие. Что жалость – это слабость.

Знакомые слова. Подобное я слышал и от отца, и от некоторых инструкторов. Жесткая философия мира, живущего на краю Бездны. Но одно дело – готовить солдата, а другое – ребенка. Тем более, такими методами.

– А ты… ты сама как думаешь? — спросил я, пытаясь понять ее собственное отношение. — Этот путь – единственный? Рост только через боль?

Она пожала плечами.
– Не знаю. Наверное… в чем-то он был прав. Я действительно стала сильнее.
– Она сжала кулак так, что побелели костяшки. — Но… иногда… мне кажется, что я… что-то потеряла по дороге.

Я кивнул. Она потеряла детство. Доверие. Возможность быть слабой. Цена силы оказалась слишком высока.

– Может быть, — сказал я задумчиво, снова опираясь на интуицию Андрея, — сила – это не только умение терпеть боль. Может быть, настоящая сила – это умение сохранить человечность? Сочувствие? Даже когда вокруг ад. Умение не только выживать, но и жить. И помогать жить другим.

Я посмотрел на Катьку, которая слушала наш разговор, широко раскрыв глаза. Потом снова на Софью. Она медленно повернулась ко мне. В ее глазах больше не было льда. Была задумчивость. И что-то еще… слабая, почти невидимая искорка надежды?

– Не знаю, — повторила она, но уже с другой интонацией. — Я… я об этом не думала.

– Подумай, — мягко предложил я. — Мы здесь… у нас есть время. Подумать. Поговорить. Может быть, вместе мы… найдем другие ответы?

Я снова открывал дверь. Не навязывал, не поучал. Просто предлагал альтернативу. Показывал, что ее опыт, ее боль – важны, но есть и другой путь.

В этот момент тихо зазвонил спутниковый телефон, который лежал на столике – единственное средство связи с внешним миром, которое оставил отец. Обычно он молчал. Я взял трубку. Звонил один из людей отца, оставшихся в столице. Голос его был спокоен, но в нем чувствовалась скрытая напряженность.

– Владислав Ярославович? Докладываю согласно инструкции. Объект «Гроза» готовится к выходу по плану. Погода… погода ожидается переменчивая, возможны осадки. Прием.

Это был шифр. «Гроза» – так они называли операцию. «Осадки» – возможное сопротивление.

Мне отец украдкой рассказал о том, что будет происходить. Я его, конечно, совсем не умолял и не шантажировал. Нет, конечно нет…

– Принял, — ответил я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Держите в курсе.

Я положил трубку. Девчонки вопросительно смотрели на меня.