Не выпускайте чудовищ из шкафа
Шрифт:
Ради них.
И… пусть хоть кто-то выживет. Хоть кто-то… тогда будет смысл.
Тихоня упал за мгновенье до того, как показалось небо.
Синее-синее.
Яркое такое.
И…
Гора в очередной раз вздрогнула. Недовольна она, по стенам побежали ручейки пыли и мелких камней. Дрожь усилилась, заставляя людей прижиматься друг к другу.
Ближе.
Черт… у меня было десять лет жизни. И на что я их, спрашивается, потратила? Ведь могла бы что-то хорошее сделать… что-то…
Шелест усиливался. Вниз полетели камни побольше, выставленный
– Есть! Есть контакт! Есть живые…
Мать вашу.
И вправду живые… есть. Мы живые.
И мы есть.
Я очнулась в больнице. И не в нашей. На Дальнем больниц нет, а этот стерильно-белый потолок и характерный запах я ни с чем не перепутаю.
Лежу.
На спине.
Дышу. Ровно. И сама, что уже радует. Тело то ли легкое, то ли наоборот, во всяком случае хотя бы ощущается. И не больно. Это тоже радует.
Охрененно.
Жива?
Я повернула голову на бок. Окошко. Судя по ракурсу этаж второй. Виден парк какой-то. Кусты. Дерева. Дорожки. Лавочки. Люди гуляют. Медсестры в белых халатах. Благодать.
Жива…
Как?
Если повернуть голову в другую сторону, то видна палата. Небольшая, но только для меня. Тумбочка. Стол. Ваза на столе. Цветы. И гребаные апельсины в вазе. Я только запах ощутила, как поняла, что сейчас вырвет. И надо встать.
Выкинуть…
Что сказать, дури у меня всегда было много. А окна здесь хорошие, сразу открылись. Кидать апельсины в окно… в общем, на третьем уже появилась медсестричка и всплеснула руками.
– Что вы делаете?! – сколько возмущения было в голосе.
– Ничего, - один апельсин я спрятала за спину. – Сижу…
Она убежала.
А вернулась уже с Бекшеевой, которая в белом своем халате смотрелась непривычно строгой и даже грозной.
– Ненавижу апельсины, - честно сказала я ей и пригладила волосы. – Как…
– Жив.
– И?
– Все живы.
Бекшеева протянула руки, и я со вздохом сползла с подоконника. Апельсин отправила на стол, позже выкину. И пальцы ей протянула. Чужая сила ощущалась легкою прохладой. И щекотно.
– Даже княжич?
– Даже.
– И Тихоня?
– Погрузили в кому, но прогнозы в целом неплохие. Лучше, чем были при поступлении. К слову, ему даже на пользу пошло.
Как такое может кому-то на пользу?
– Он пропустил через себя мощнейший поток энергии. И не все ткани выдержали. В основном регрессии подверглись измененные клетки.
– То есть, рака у него больше нет?
– Как сказать… основная опухоль осталась, но размеры таковы, что удалить её будет несложно. Я пригласила одного своего знакомого. Он как раз по онкологии специализируется. Ему будет интересно.
Надо же… и так бывает, выходит?
– Ниночка как?
– Вполне себе неплохо.
– А Медведь?
– Обширный инфаркт, - она чуть помрачнела. – Но… ему повезло.
А то. Нам всем повезло, что там, наверху, кто-то да был.
Кто-то
сообразивший поставить щиты. И достаточно сильный, чтобы предотвратить обвал. Вытащивший нас из той дыры.– Организм одаренного крепче, чем у обычного человека, а вы находились в среде с очень высокой концентрацией альбита и вблизи источника, поэтому и последствия не так… катастрофичны, как могли бы быть.
– И вы там были.
Я не помню. Но я почти уверена, что была.
– Была.
– Хорошо… значит, будет жить?
– Будет.
И я буду.
– Со мной что?
– То же, что с остальными. Крайняя степень истощения, в любом ином случае вам бы грозило выгорание, однако сейчас вы почти в норме. Пара дней сна пошла на пользу…
Пара дней сна?
– Думаю, дальше вам стоит побеседовать не со мной.
И вышла.
А я… я опять пригладила волосы, пожалев, что в палате нет зеркала. Знаю, кто придет. И я опять выгляжу жалко. В больничной рубашке, хоть бы халат какой дали…
Халат Одинцов притащил с собой, просторный и мягкий, такой, что стоило взять в руки и я поняла: не отдам. А заодно цветы принес.
И апельсины.
– Убери! – я заткнула нос. – Убери это и… никогда не приноси больше!
– Что? А… извини. Пожалуйста.
Апельсины он сунул кому-то, кто стоял в коридоре. И сел на стул у кровати.
– Поговорим?
– Поговорим, - я набросила халат. Надо же… изменился. Лысина появилась. У его отца была, я помню по снимкам. А теперь и у него. Смешной какой.
Все одно красивый.
И не потому, что черты лица правильные, хотя это тоже. Скорее сила чувствуется. А мы, женщины, на силу падкие. Только сейчас я отмечаю это, как факт. Равнодушно даже.
– Как ты там оказался?
– Прилетел. Новая техника. Вертолет. Аэродром не нужен. Вертикальный взлет и посадка.
– Хорошо…
Что еще сказать? По делу если только.
– Там, внизу…
– Бекшеев доложил.
Замечательно. Значит, мне повторять не придется.
– Как ты понял, куда идти?
– Софья же написала, - и такое искреннее недоумение. Как, мол, это можно было не понять. – Да и зверюга твоя… у нее отменное чутье.
– Где она? – сердце ёкнуло.
– Тут… мои люди приглядывали, теперь вот Софья в себя пришла. На их счастье.
Чудесно.
– Кофе…
– Скоро принесут. Правда, Бекшеева настоятельно рекомендовала не увлекаться.
Увлекаться не буду. Но выпью.
– Держи, - Одинцов протянул конверт. – Пришло… на следующий день после нашего разговора. Точнее раньше, но пока проверили, пока секретарь доложил. Я тебе звонил…
Но связи уже не было.
– Тогда и выдвинулся. Сразу. Понял, что Бекшеев опять не ошибся.
Что это?
Конверт.
Бумага.
Кривые крупные буквы, как будто писал человек, только-только писать научившийся.
«Вы гаворили, что могу абратится. Я не знаю, чего са мною. Я сашел с ума. Я не помню. Помню женщин каких-то. Что их встричаю. И везу. А потом пустата.»