Не выпускайте чудовищ из шкафа

– Эй, ты чего творишь?! – распахнув дверь, заорал Сапожник. – Ты куда это…

– Магда. В моем доме. Тело, - Зима остановилась резко, так, что Бекшеева кинуло вперед. – И за домом пригляди.

– Доброй охоты, - Сапожник просто вернулся за руль.

– Вот так?

– А как ты хочешь? – Зима не повернулась. Она смотрела вперед и лицо её менялось, оплывая. – Фанфары и красную дорожку?

– Но… это неправильно.

– А то. Но ты же здесь. Почему?

– Не знаю, - Бекшеев вцепился в ручку, приваренную над сиденьем. Машину кидало из стороны в сторону. За окном в серой мути проносились дома. Еще немного и город останется позади. – Наверное, хочу доказать себе, что я не слабак. Что стою чего-то вне… кабинетов.

– А надо?

– Доказывать?

– Ты хорош в том, что делаешь.

– Был хорош. И да, в числе лучших. Уровни брал… гордился. А потом раз и все… как… кусок души отрезали.

– Это дар, - она все же слегка успокоилась.

А дождь усиливался. И по стеклу расползались грязные потоки.

– Дар… знаю. У матушки также.

– Она…

– Попала. В плен. В полевом госпитале работала. Заведовала. Прорыва не ждали, а он случился. Ну и… не убили. Кровь и вправду ценна, особенно сильная. Но пальцы изломали. Да и не только их. Боль заставляет тело излечивать себя. Раз за разом. И это отражается в крови.

– В крови, - эхом повторила Зима. – В крови… и там тоже кровь была. И на Мишке… кровь ведь можно насытить. Складывается… кристаллы и кровь.

– Что?

– Способ такой… если надо восстановиться. Срочно. Даже обычного человека можно сделать ненадолго одаренным, если всыпать в глотку порошок альбита. Камни растирали в пыль. Носили с собой. Заставить выпить… и самим можно. Но лучше через кого-то. Хорошо так уровень дара поднимает.

– Я не знал.

– Ну… об этом не особо говорить любят.

Девочка, устроившаяся на заднем сиденье, широко зевнула.

– Но тогда да… смотри, он искал одаренных, как ты сказал. Тянул на остров… а если так, то они могут быть живы.

– Что?

– Из трупа много крови не выкачаешь. А если потихоньку брать, то надолго можно. Обездвижить, скажем… и Янка жива должна бы… надеюсь, что жива.

– Янка?

– Пропала. А Отуля беременна. Яжинский – скотина. Выгнал её. Собирался Янку отдать, то ли в жены, то ли так…

– Она же несовершеннолетняя!

– Думаешь, тут это кого волновало бы? Нет, если бы добралась заявление написать, тогда да… скандал. А так… она сбежала.

Зима вцепилась в руль.

Выдохнула.

И заставила себя говорить спокойно.

– Поэтому… пропадали ведь не часто, так? Это же время надо. Списаться. Привязать к себе. Подарочек отправить, убедиться, что одаренная. Наверняка он в письмах уточнял. Нет… с мертвой, даже если запасешься, такая кровь все одно долго не проживет. А вот пока одна еще жива, то вторую найти можно, на замену. И так, потихоньку, внимания не привлекая.

Пока однажды не случилось ему столкнуться с Мишкой.

– Он подземелья неплохо знает. И ход завалил, потому что другие есть. Наверняка… искать их? Тут без проводника нет смысла. А с проводником тоже не особо. Туда давно никто не ходит, и старые карты постольку-поскольку верны… что-то явно засыпало, что-то обвалилось.

– Разберемся, - Бекшеев едва не вывалился, когда автомобиль подпрыгнул на кочке.

Карты.

Мятые листочки, которые ему сунули. Он их просмотрел, но наспех. Да и сейчас не время. Не место. В кабинете бы. При хорошем освещении, может, и разобрался бы. А тут… схемы смутно знакомы. Значит, уже видел.

– По следу пройдем. Дождь, конечно, не особо хорошо, но в принципе взять должны. Да, Девочка?

Девочка тихо рыкнула.

А стекло вдруг разлетелось вдребезги. И следующее, что Бекшеев запомнил, это нырнувшую в сторону машину и удар о дверцу. Он почти удержался.

На самом краю.

Дверца приоткрылась, и он, вцепившись омертвевшими пальцами в сиденье, попытался второй рукой дотянуться до этой распахнувшейся дверцы. А тьму прорезала вспышка света.

Взвыл зверь.

– Отпускай, - Бекшеева ударили.

По руке.

Той, что удерживала.

– Давай… постарайся… не… ться…

Его буквально выпихнули наружу. И он покатился, больно ударившись всем телом. Хрипя. Задыхаясь, потому что воздух выбило из легких. И кажется, ребра треснули.

Кажется, не только ребра.

А ночь, притихшая было, взорвалась. И грохот ударил по ушам, заставив очнуться, отряхнуть ледяную воду. Встать на руки, чтобы разглядеть получше огненный цветок.

Цветок, который поднимался по-над остовом машины.

– Вот… ублюдок, - произнесла ночь голосом Зимы. – Сомов нам этого точно не простит.

– Ты… жива?

Тьма.

Она и вправду была частью Тьмы. Той, предвечной, в которой таятся чудовища.

– Лежи, - вместо ответа Бекшеева вдавили в мокрую землю.

В серой мути зарождающихся сумерек глаза Зимы казались слишком уж яркими. И она, словно чувствуя это, жмурилась.

Лежать было мокро.

Холодно.

Тихий свист.

И еще одна тень мелькнула где-то слева, чтобы упасть рядом. В нос ударил запах мокрой шерсти, дыма и крови.

– Ранили? – Бекшеев повернул голову, силясь разглядеть хоть что-то.

Что за место.

Рассветы поздние, до заката тоже далеко, а все будто в сизой мгле. И дождь этот ко всему.

Ему не ответили. Но рука, вжимавшая Бекшеева в грязь, убралась.

Как-то… иначе он представлял себе расследование. Более чистым, что ли. Но воздух да, свежий, свежее некуда. И костер… в детстве он мечтал, что однажды ночью будет сидеть у костра. Машина Сомова дымила в десятке шагов, и костер из нее вышел знатный.

Бекшеев подавился смешком. И Зима дернула его, заставив сеть.

– Живой? Целый?

– Нас… подстрелили?

– Скорее подорвали, - она стояла на четвереньках, вслушиваясь в темноту. – Но и подстрелили тоже.

Подстрелили.

Подорвали.

А как же интеллигентный безумец, который таинственным образом умерщвлял прекрасных дев? Хотя… да, девы тоже далеко не все прекрасны. Скорее наоборот. Стоило искупаться в грязи, чтобы понять это. Он выбирал тех, кто не слишком собою хорош. И оттого почти утратил надежду на личное счастье.