Небеса Обетованные

***

Полтора месяца не срок для безмолвия. Полтора месяца не срок для тех, кто не ждет следующего дня. Полтора месяца не срок для тех, кто не умеет жить. Полтора месяца — это всего лишь очередная дата, которую легко перечеркнуть и шагнуть в новый день. Вот только если один не придет, что будет делать второй?..

Девушка с длинными черными волосами безразлично кормила голубей, а закат догорал, вот только в ее душе было пусто. Но пустота эта была намного более ощутима, чем обычно: она стала куда больше, ведь пусто было и на лавочке рядом с ней. Он не пришел, этот странный парнишка в не менее странной шапке. Просто не пришел. Забыл? Не сумел? Ему это надоело? Всё возможно. А девушка просто смотрела на кровавый закат и кормила птиц. Привычка. Никому не интересная, но и никому не мешающая, а значит, имеющая место быть…

— Врой! Мусор! — и вновь, как и две недели назад, в конце аллеи появился мечник с платиновыми волосами. Вот только парня с лягушкой на голове здесь не было, так кого на этот раз он называл мусором?

Но девушку этот вопрос не волновал — ей было откровенно наплевать на мечника, на его крики и на всё, что здесь происходит.

— Ты! Я к тебе обращаюсь! — рявкнул парень и приставил к ее горлу меч. Убьет? Покалечит? Или же это просто угроза?.. Но какая ей разница? Она не ответит… Тонкие белые пальцы продолжали отщипывать хлеб и кидать его на асфальт, а мечник закричал:

— Врооой, отвечай мне, где эта тупая лягушка?!

Реакции не последовало, лишь пальцы замерли, не долетев до хлеба.

— Чего молчишь, тупой мусор? Он сегодня здесь был?!

Девушка обернулась и безразлично посмотрела в глаза мечника. Никаких эмоций — сплошная стена ледяного безмолвия.

— Ты умственно отсталая, что ли?! Да, верную компанию эта Лягушка выбрала! По губам читай: где Лягушка?!

По губам читать не требовалось: лишь абсолютно лишенный слуха человек не услышал бы этого громогласного вопля. Девушка же апатично пожала плечами, едва заметно, но мужчина увидел и разразился громкой руганью. Наконец он рявкнул:

— И что я теперь скажу? Чертов босс опять стаканами швыряться будет! Ненавижу виски! Урою это тупое земноводное!

Он кинулся к выходу из парка, а девушка вернулась к прерванному занятию, вот только пальцы ее отщипывали хлеб как-то судорожно. Ведь когда рядом никого не было, она могла позволить своей душе показать миру то, что в ней происходило…

***

Жизнь — бесчестная игра. У людей нет возможности вырваться из нее победителями. Финал всегда один — проигрыш. И сколько ни борись, сколько ни пытайся сбежать из Собибора, ты будешь забыт, и даже могилы не останется. Некуда положить цветы. Некому отдать дань памяти. Да никто этого и не сделает, потому что всем на тебя плевать. Пессимизм? Возможно. Вот только узники Собибора бежали ради того, чтобы спасти себя и тех, кто был рядом. Благородная, светлая цель. Но почему же простые польские крестьяне, тоже любящие жизнь, сдавали их немцам, убивали сами? Кто знает. Возможно, они настолько любили свою жизнь, что на чужую было наплевать. Хотели выслужиться перед немцами. Возможно, им нужна была одежда. Хорошая причина лишить жизни человека, не так ли? Но ведь они выуживали пленных евреев из колонн ради этого, дав взятку охране, которая убивала нужного человека, точнее, человека в нужной одежде. Так почему бы не убить ради этого самим? Какая разница, заплатить за убийство или убить самому? А может, были и иные причины, та же расовая ненависть, к примеру? Вот только ответов не будет дано, потому что жизнь хоть и бесценна, отбирают ее за гроши, а после человек становится горсткой пепла, о которой забывают. Как забыли о Печерском, возглавившем восстание, но так и не награжденном. Память, признание, благодарность — не стоит рассчитывать на это, как он не рассчитывал. Просто надо идти вперед, не перешагивая через трупы людские, жизни их, души их, а там, за последней чертой, возможно, тебя встретит свет, который будет ярче и важнее любого признания на этой грешной земле еще более грешными людьми… Вот только достигнуть Небес Обетованных и не мечтай. Потому что это невозможно — они не примут тебя. Ведь ты тоже грешен. Как и все люди…

***

На следующий вечер парень вновь не появился, как и через день. Он пришел в парк лишь на четвертый вечер после своего исчезновения, флегматично сел на лавочку и уставился на небо. Девушка впервые за эти полтора месяца повернула голову и посмотрела на него. Он заметил это, но никак не прореагировал. И правильно, зачем нарушать эту безмолвную идиллию?.. Девушка вернулась к хлебу и созерцанию заката, а парень отстраненно отметил, что ее взгляд — это не так уж и плохо. Он ведь не разрушил их тишину. Она ведь не произнесла ненужных слов…

И снова сполохи багрянца, и снова он уходит первым, а на следующий вечер приходит позже нее. И снова он сидит на лавочке ровно час, секунда в секунду, встает и уходит, а она ждет еще пять минут и поднимается, как и он — спокойно, безразлично, уверенно. И так день за днем, закат за закатом, неделя за неделей. И в этой вечной тишине появляется нечто, что ни один из них уже не хочет потерять — безмолвное спокойствие и отстраненное доверие. Она не заговорит с ним, не прогонит. Он не задаст ей ненужных вопросов. Можно ли хоть раз в жизни поверить во что-то и не ошибиться?..

— Ши-ши-ши, глупая Лягушка, вот ты где! — странный шипящий смех, срывающийся с уст еще более странного парня в черно-красной полосатой кофте, черных брюках и бежевых сапогах на шнуровке, с копной пшеничных волос, лихо закручивавшихся на концах и скрывавших от любопытных взоров верхнюю половину лица, и серебристой, а может, и серебряной диадемой на голове, мог напугать кого угодно. Кроме, разве что, апатичных наблюдателей за смертью дня… Правда, улыбка этого парня, сияющая белизной, широкая, как у Чеширского кота, но абсолютно безумная и угрожающе-хищная, жаждущая крови, пугала даже сильнее, чем его смех.

— Сэмпай, — протянул парень в шапке-лягушке, вставая, — Вы констатируете очевидное. Где же мне еще быть, если Вы меня видите? Или Вы не верите своим глазам, сэмпай?

— Заткнись, Лягушка, — нахмурился человек в диадеме. — Топай давай, у нас есть работа! Или ты не можешь бросить эту симпатичную девчушку одну? Так давай возьмем ее с собой, ши-ши-ши, а после Принцу будет чем развлечься.

— Бэл-сэмпай, — протянул тот, которого все называли Лягушкой, — а Вам мало тех девиц, которые толпами к Вам ходят? Или просто надоели те, кого так просто получить, сказав, что Вы фальшивый Принц, и сунув в карман пачку денег?

— Заткнись, Фран! — возмутился Принц, и в парня полетел стилет, вонзившийся в его странную шапку. — Ши-ши-ши, Лягушка стала дикобразом. Мне это нравится.

— А дикобразы умеют стрелять шипами в нападающих, — безразлично изрек парень, ставший мишенью безумного Принца, и тут же обзавелся еще пятью стилетами в своей странной шапке.

Девушка спокойно кормила голубей, но как только первый нож вонзился в головной убор ее постоянного компаньона в вечерних посиделках, пальцы ее замерли, а взгляд неотрывно замер на лице Франа. Ведь это, скорее всего, было имя зеленоволосого паренька…

— Угрожаешь Гению? — рассмеялся своим змеиным смехом Принц.

— Нет, зачем же? — протянул Фран и стал вытаскивать из своей лягушки стилеты, впрочем, так и не сняв ее с головы. — Гениям угрожать могут только глупцы…

— А ты у нас вроде как умный? — усмехнулся Принц.

— Нет, я просто Лягушонок, — ответствовал парень, роняя на землю стилет. Принц тут же возмущенно кивнул на нож и процедил:

— Еще один бросишь — в спину десять получишь!

— Я не бросал, я уронил, Бэл-сэмпай, — протянул парнишка, «роняя» еще один нож. — Вы же понимаете разницу, Вы же Гений!

— Ши-ши-ши, я Гений, которого ты разозлил!

Стилеты пролетели у парня над головой и вонзились ему в спину, но он на это не отреагировал.

— Значит, Вы злой гений, Бэл-сэмпай! А как думаете, Ваш брат тоже был таким? Ведь он был настоящим Принцем!

— Молчать, Лягушка!

Было понятно, что зеленоволосый парень окончательно достал Принца, и тот готов убить его на месте, но тут произошло нечто неожиданное. Неожиданное для Франа, по крайней мере, ведь он еще ни разу не видел, как та, что сидела на лавочке каждый вечер рядом с ним, вставала… Однако сейчас именно это и произошло. Девушка поднялась с лавочки, подошла к парням, стоявшим чуть поодаль, подняла с земли стилет, к рукояти которого оказалась привязана прозрачная нить, резавшая не хуже острейшего лезвия, и флегматично отрезала от батона большой ломоть. Вручив его Франу, который почему-то его принял, она всё с тем же безразличным выражением лица выдернула у него из спины ножи — очень осторожно, стараясь не причинить лишней боли, но не касаясь парня руками — и отдала их ему так же молча, как и кусок хлеба. Фран принял ножи, и девушка вернулась на лавочку, а Бэл рассмеялся.