Небо за нас

Особенно много внимания требуют финансовые вопросы. Надо сказать, что я и прежде, не понаслышке зная о нравах, царящих в интендантских кругах, старался их контролировать. Но теперь все эти «прошения», «отношения» и «требования» захлестнули меня с головой.

Армия ежедневно потребляет совершенно дикое количество муки, крупы, масла и мяса. Не говоря уж о сене и фураже для многочисленных лошадей. Причем, у строевых одна норма, у гужевых другая, а ведь есть еще непонятно откуда взявшиеся вьючные верблюды!

Разумеется, для всего этого хозяйства у меня есть трудящийся не покладая рук штаб, но ведь его надо постоянно контролировать. Поэтому практически каждое утро начинается с одного и того же. На пороге кабинета появляется Федя Юшков, под мышкой у которого папка с документами, с которыми мен нужно ознакомиться. Причем новости, как правило, не самые приятные.

— Что у нас плохого? — поинтересовался я.

— Отчего же непременно плохие? — с непроницаемым выражением на лице отвечал мой верный адъютант. — Есть и хорошие-с! Прошедшей ночью командами охотников были захвачены два вражеских офицера и три нижних чина.

— Допрашивали?

— Так это… — на миг смешался Юшков. — Француза пока тащили, малым делом не придушили, отчего он теперь говорить не может. А с англичанином и вовсе удар случился!

— Браво!

— Так на все божья воля!

— Аминь! Это что?

— Осмелюсь доложить, в Угличском полку выявлены случаи заражения холерой.

— Час от часу не легче. Меры приняли?

— Так точно!

К слову сказать, эффективного лечения от холеры пока нет и, насколько мне известно, до появления антибиотиков не будет. Вакцин тоже нет… [2] Лечат по большей части кровопусканиями и употреблением внутрь лекарств на основе ртути.

— А что Пирогов?

Великий ученый вместе со своими сподвижниками прибыл около полутора недель назад, немедленно получив все полноту власти по медицинской части. Следствием этого стали с одной стороны, улучшение положения в госпиталях, а с другой небывалый вой среди причастного к этой теме начальства.

— По мнению Николая Ивановича, нижние чины чрезмерно утомляются и от того становятся слабы. Кроме того, не хватает и зимнего обмундирования, а ведь ночами уже изрядно подмораживает. Но самое главное, недостаток питания…

— Да, он мне говорил. Ладно, пиши приказ. С завтрашнего дня, то есть с 29 октября, для сбережения здоровья и предупреждения простудных заболеваний, всем строевым нижним чинам повышаются нормы выдачи провианта. Мяса с полуфунта до трех четвертей, полугара две чарки вместо одной. Приказ зачитать во всех ротах, сотнях, батареях…

— Где же столько сыщем, ваше высочество? — вопросительно посмотрел на меня Юшков, не хуже моего знавший о наполнении продовольственных складов.

— Хлебным вином пусть Станюкович поделится. На флотских складах его довольно. Ну а на мясо скот пустим. Судя по отчетам провиантской комиссии к нам целые стада гонят.

— Дай-то бог.

— Что-нибудь еще?

— Так точно-с. Вот извольте видеть, донесение от ротмистра Эльстон…

Ротмистр Феликс Эльстон числился ни много ни мало, адъютантом военного министра графа Чернышева и прибыл вместе с моими братьями. Но в отличие от большинства их спутников слыл человеком дельным, а потому получил отдельное задание — отправится на провиантские склады в Бахчисарай, чтобы расследовать справедливость жалоб на недостачу в поставках сухарей и круп.

— Ну и что?

— К донесению приложены ведомости за подписью чиновников Симферопольской Комиссии, из которых видно, что войскам действительно недопоставлено на 25 октября сухарей 1751 четвертей и круп 150 четвертей.

— Это за какой срок?

— С момента высадки союзников…

— Они там что, совсем ох… погоди-ка, это ведь не первая жалоба на них, верно?

— Так точно-с. Вы тогда еще распорядились на первый раз отдать управляющего и провиантмейстера под арест на неделю каждого.

— То есть, с первого раза не дошло? Ну, что же, видит бог, я хотел по-хорошему. Управляющего Симферопольской Провиантской Комиссией статского советника Стратановича и обер-провиантмейстера коллежского советника Сервирога за явное нерадение и нераспорядительность по получению данного приказа подвергнуть немедленному аресту и доставить в Севастополь для придания Военно-Полевому суду!

— Что?! — едва не выронил от неожиданности перо Юшков.

— Ты чем-то недоволен?

— Что вы, ваше высочество, но…

— Никаких, но! Если эти мерзавцы творят такое, находясь рядом со мной и зная, что об их грязных делах в любой момент может стать известно даже государю, то что же позволяют себе иные? Нет уж, с меня хватит!

— Поднимется шум…

— Вот и прекрасно! Пусть все знают, что шутки кончились. Воровство во время войны ничем не лучше измены!

— Ни в коем случае не смею перечить. Более того, всем сердцем поддерживаю. Вот только…

— Что еще?

— Не знаю даже, Константин николаевич, как вам докладывать…

— Давай сюда, — отобрал я у него бумаги и принялся за чтение.

Это оказалось донесение от командующего IV пехотным корпусом генерала Данненберга, о случившееся во вверенных его командованию войсках прискорбном случае. Некий поручик Толубеев, служивший прежде в запасном батальоне Подольских егерей, был прикомандирован во время войны к Астраханскому пехотному полку. Следуя к месту службы, он ухитрился проиграться в пух и прах на одном из постоялых дворов, после чего не нашел ничего лучшего, как изготовить подложное письмо от имени вышеупомянутого генерала Даннеберга. В котором именовался его адъютантом князем Трубецким и явился с этим письмом к обер-криг-комиссару IV корпуса коллежскому советнику Коломийцеву, от которого и получил по нему семьдесят пять тысяч рублей серебром. Некоторое время спустя, опомнившийся чиновник поднял шум, после чего злоумышленник был найден и чистосердечно во всем признался.

— Сколько? — на всякий случай уточнил я.

— 75 тыщ!

— Ай да, сукин сын!

— Не смею спорить. Но каково будет ваше решение?

— Тут и думать нечего, Коломийцеву выговор за глупость, а Толубеева под суд.

— За такое каторга полагается.

— Время военное, нечего кадрами раскидываться. Пойдет в арестантские роты, а там посмотрим. Ладно, если это все…

— Не совсем, — тонко улыбнулся Федор и выложил стойко приберегаемые им на конец доклада списки на производство, представления на награды и тому подобные приятные вещи.

Не знаю, что он этим добивается, может, что я устану, и не буду придираться. Если так, то зря. Доставшаяся мне от Кости память позволяет припомнить все даже самые незначительные нюансы. И если в реляции о некоем сражении особо отмечен какой-нибудь высокопоставленный офицер, которого там и близко не было, то написавшего в самом скором времени могут ожидать неприятности по службе, а «герой» получит возможность продемонстрировать свою храбрость на практике.

Правда, в последнее время, такие фокусы случаются все реже и реже…