Небо за нас

— Штормами на Черном море никого не удивить, — пожал плечами Нахимов. — Но поскольку мы в бухте, опасности никакой нет-с!

Большинство присутствующих тут же поддержали своего адмирала одобрительными репликами и кивками.

— Тем не менее, на всех парусниках следует поставить вторые якоря и быть в готовности вытравить канаты. Пароходам же, помимо этого, следует принять возможно более полный запас угля и держать котлы под парами, на тот случай если понадобится дать ход!

— Откуда такая уверенность, ваше императорское высочество? — удивленно посмотрел на меня даже обычно не возражающий Корнилов.

— Связи с небесной канцелярии, если ты, Владимир Алексеевич, об этом, у меня нет. Но этот приказ должен будет выполнен безотлагательно. Кроме того, все экипажи следует довести до штатной численности, а больных списать на берег. Это понятно?

— Но отчего такая спешка?

— Настоятельно рекомендую всем присутствующим не терять времени. Не хочу никого пугать, но…

Надеюсь, что намек все поняли. Во всяком случае, замолчали и делают вид, что прониклись. Вот только Нахимову неймется.

— Если уж мы ожидаем шторм, — снова начал он свою любимую песню. — Не следует ли убрать мины-с?

С тех пор как взлетел на воздух «Агамемнон» адмирал относится к минам с благоговейным ужасом и мечтал только о том, что их от греха подальше снимут и больше никогда применять.

— Уберем, Павел Степанович, обязательно уберем. После войны. Но твоя правда, опасность того, что мину сорвет с якоря и потащит вглубь бухты существует. Поэтому к вышеперечисленным мерам следует добавить еще одну. На каждом корабле иметь караул с заряженными ружьями, для того чтобы расстрелять адскую машинку, буде случится такая надобность. Ну и следить, конечно, за морем. Куда ж деваться…

В какой-то мере, я был согласен с опасениями моряков. Была бы возможность их безболезненно дезактивировать так бы и сделал. Но чего нет, того нет. А если начать тралить, так англичане с французами узнают об этом в тот же день. Так что будем решать проблемы по мере их поступления.

Наконец, наступило 1 ноября, когда по моим прикидкам должен был начаться шторм. Но случилось странное. Сначала сменивший направление ветер почти полностью очистил небо, а затем он и вовсе ослабел, отчего очередной осенний день вместо ненастного стал погожим.

Первой мыслью было, что кое-кто не выдержал свалившейся на него ответственности и все-таки сошел с ума. Конечно же, было понятно, что само мое появление в этом времени передавило добрую сотню разных бабочек и, вне всякого сомнения, изменило реальность и будущее, но ведь не погоду же?!

Тем не менее, факт бы на лицо. Ветер почти стих, море спокойно, солнышко светит, а все побывавшие на недавнем совещании посматривают на меня как на дурачка. Нет, в слух этого, разумеется, никто не скажет, но ведь на лицах все крупным планом написано!

Плюнув на все, я непонятно для чего вышел из штаба и как был, с непокрытой головой и без шинели, побрел по улице, не обращая никакого внимания на окружающих. Встречные военные вытягивались во фронт и козыряли, немногочисленные статские кланялись или снимали шапки, а я все шел, не зная, куда себя деть и что дальше делать.

— Константин Николаевич! — пробился откуда-то свыше чей-то голос, после чего я очнулся и понял, что вышел к морю, бьющему волнами о ступени Графской пристани.

— Что?

— Константин Николаевич, вы меня слышите? — снова спросила барышня в которой я с удивлением узнал Дуняшу.

— Да, конечно. А что вы здесь делаете? — наверное, в первый раз за все время после попадания перешел я на «вы», изменив бесившей поначалу Романовской привычке тыкать всем, кто ниже по происхождению.

— А вы?

— Гуляю…

— Я тоже!

— Чудно. Давайте гулять вместе.

— Хорошо. — Не стала жеманиться барышня. — Но отчего вы в таком виде? Где ваша фуражка? Неужели ее унес ветер?

— Разве теперь дует ветер?

— Да что с вами? — всплеснула руками сестра милосердия. — Неужели вы совсем ничего не чувствуете? То есть, конечно, с утра он совсем стих, а теперь дует и прехолодный! Вам надобно немедленно вернуться в… а откуда вы пришли?

— Ваше высочество! — едва не сбил меня с ног непонятно откуда взявшийся Воробьев. — А мы вас обыскались! Это ж надо, никто не видал куда ушедши!

— Да уж, — неожиданно нервно рассмеялся я. — Хороша охрана! Проворонили великого князя!

— Вася, — тихо шепнула матросу Лужина. — Константину Николаевичу нехорошо. Надо вернуть его домой…

— Не извольте беспокоиться, барышня, — обеспокоенно отозвался тот. — Все сделаем в лучшем виде!

А между тем погода, как будто отвечая моим самым затаенным желаниям, и впрямь начала портиться. Сначала усилился ветер, быстро затянувший еще недавно почти чистое небо тучами. Затем повалил снег пополам с дождем, а к вечеру разразилась настоящая буря. Та самая, которую я так ждал!

Не знаю уж, к добру или к худу, но события той ночи совершенно испарились из моей памяти. Помню лишь, что Воробьев, раздобыв где-то повозку, отвез нас домой. Я же все это время смеялся, старался подставить лицо под хлеставшие с неба хлопья мокрого снега пополам с дождем. В общем, вел себя максимально неадекватно.

Потом, уже на месте, перепуганный моим исчезновением Юшков напоил меня то ли глинтвейном, то ли водкой с перцем, после чего я, не раздеваясь упал на кровать, и, накрывшись с головой, уснул и не просыпался до самого полудня. Когда же пришло время пробудиться, понял, что на улице бушует непогода, а стало быть, все идет так же, как в оставленной мною реальности. Как ни странно, звуки, издаваемые скрипящим под порывами ветра домом, совершенно меня успокоили и придали сил действовать дальше. Нужно только что-нибудь съесть и привести себя в порядок…

— Рогов! — крикнул я, вызывая вестового.

Примерно полминуты на мой зов никто не отзывался, но потом послышался шум, и в спальню ворвался сначала всклокоченный Иван, за ним кто-то из лакеев, дежурный адъютант и еще несколько человек.

— Ваше высочество, как вы себя чувствуете? — обеспокоенно спросил Федор.

— Прекрасно!

— Опять изволили спать не раздеваясь, — горестно вздохнул камердинер.

— А вы, по всей вероятности, рассчитывали на легкое ню? — не смог удержаться от шутки я, обведя веселым взглядом собравшихся.