Негасимое пламя
Шрифт:
Итак, Хмурый. Единственный, кого тогда повязали – в состоянии, близком к помешательству. Показания читать больно и стыдно. Примерно в то же время, как сам Верховский, отмытый и накормленный, плавно обалдевал от новостей в гостиной у Лидии, Хмурый, запертый в одиночной камере и заодно в непроницаемой капсуле незнания, понемногу сходил с ума под градом вопросов от контрольских дознавателей. Все его попытки хоть как-то собрать заново картину мира остались без внимания. Офицер явно торопился; ему нужно было добыть сведения и переходить к допросу следующего задержанного, а не заботиться о душевном спокойствии попавшего в переплёт минуса. После отметки об этом разговоре досье Хмурого завершалось. Никто
Немногим лучше нелегалов.
Верховский наудачу поискал записи об исследованиях субстанции, которая прикончила Хмурого. Нашёл только папку под грифом первого уровня. Первого… Осторожничают или нашли что-то непотребное? Отправленные пожизненно за решётку контрабандисты так и не сдали своих поставщиков, а медбрат меж тем говорил, что личность Хмурого была полностью разрушена. Пытался ли разум спастись от болезненных воспоминаний или всему виной неведомое зелье, то ли колдовское, то ли нет, уже не выяснить.
Ничего внятного не даёт и скудная история знакомства с Феликсом. Столкнулись где-то у института, куда Хмурый тогда ещё наведывался, разговорились, сочли друг друга достойными того суррогата дружбы, который только и был возможен между наперегонки летящими в бездну людьми. С Феликсом хуже всего: если и есть о нём что-нибудь в базе данных, помечено оно либо другими именами, либо вовсе «неустановленным лицом». Верховский знал о нём исчезающе мало: то ли имя, то ли кличку, факт наличия неслабого магического дара с неизвестным смещением спектра, да ещё то, что на рубеже тысячелетий он уже бродяжничал на нелегальном положении, бегая вдобавок от призыва. Всё равно что искать иголку в стоге сена.
– Саша, – негромко окликнула Шилова. Она деликатно смотрела чуть правее монитора, не делая попыток заглянуть в чужие записи. – Если… если вы закончили, может быть, подниметесь в столовую? Коллеги организуют небольшой праздник…
– Я не по этой части, – резковато отозвался Верховский и, исправляясь, прибавил мягче: – В смысле, дежурство у меня.
– Ой, да в новый год и так вся полиция на ушах, – Марина смущённо улыбнулась. – Да и мы ведь не до беспамятства. Так, старый проводить, новый встретить… Все же на работе…
– Я не скидывался ни на какие праздники.
– Это мы как-нибудь решим.
Верховский всерьёз задумался. Новогодняя ночь – и впрямь самая тихая для управских служб: одарённые, если им взбредает в голову побуянить, всё равно сперва попадают в обыкновенный обезьянник, а нежить прячется поглубже в норы от иллюминации, фейерверков и нетрезвых граждан с бенгальскими огнями. Ничего не случится, если они с Витькой проведут часик в столовой, послушают бой курантов, пропустят по рюмочке… то есть по пластиковому стаканчику недорогого игристого. А рядовой пусть дрыхнет, недотёпа.
– Пойдёмте, – решившись, сказал Верховский. – Только заглянем по пути на второй этаж, я напарника позову.
Архивариус провожал их ненавидящим взглядом. Он наверняка мог поставить дверь на сигнализацию и тоже присоединиться к несанкционированному веселью, но вот беда – ни у Марины, ни у Верховского не было никакого желания его приглашать. Когда они втроём, вместе с Щукиным, поднялись в празднично украшенную столовую, там уже собралась небольшая компания. Самые хозяйственные расставляли на сдвинутых столиках тарелки с нарезкой и покупными салатами; посреди всего этого нехитрого великолепия высилась на перевёрнутом стакане, как на постаменте, крохотная баночка с красной икрой. Притащенный кем-то служебный ноутбук демонстрировал пёструю суету новогоднего концерта; к слабеньким динамикам никто не прислушивался. Просторная столовая гудела деловитыми голосами.
–
Жека, неси штопор, я знаю, что у вас есть!– Торт в холодильник поставили?.. Поставьте, раскиснет ведь!
– Ты защитные чары проверил перед уходом?
– Да чего им будет-то? Нежить сидит боится…
– По-моему, стульев не хватает. Тащите ещё вон оттуда!
– Хлеба не купили!
– Тарталетки есть. На, намазывай…
Чтобы не чувствовать себя бесполезным, Верховский принялся снимать с бутылок фольгу. Он едва знал снующих вокруг людей, но в царящей вокруг весёлой неразберихе это почему-то стало неважным. К мешанине голосов быстро присоединился гулкий Витькин бас; Щукин умеет сходу вписаться в любую компанию, он вообще куда лучше ладит с людьми…
– Давайте-давайте, а то не успеем! Наливайте шампанское!
Чтобы позабавить публику, Верховский направил горлышко бутылки подальше от людей и сосредоточился на простеньком магическом усилии. Пробка без видимого вмешательства выстрелила в воздух, описала красивую дугу и приземлилась в мусорную корзину. Послышались восхищённые возгласы, кто-то даже зааплодировал.
– У вас какая категория, коллега?
– Это же через стандартное преобразование в передаточных средах?
– Нет, это с учётом структуры материала, – ответила за него Шилова. – Стекло – диэлектрик, там требуется дополнительная компонента…
Верховский усмехнулся, отошёл от зацепившихся языками научников и принялся разливать золотистое вино по выстроившимся ровными рядами пластиковым стаканчикам. Фужеров на кухне, само собой, не нашлось, а гранёные стаканы требовали не то компота, не то высокого градуса. За окнами свистнул и рассыпался цветными искрами ранний фейерверк.
– Проводим старый год! – провозгласил Щукин на всю столовую. – Пусть всё плохое там остаётся, а в новом будет только хорошее.
– Эй, есть тут спецы по вероятностным? Закрепите тост!
Сборище дружно хохотнуло и зашуршало пластиком – красивого звона по техническим причинам не получилось. Верховский натолкнулся стаканчиком на могучий Витькин кулак; все тянулись ко всем – незнакомый молодой надзорщик, щуплый лаборант в синем рабочем халате, улыбающийся в усы охранник, тётушка из хозчасти, невесть зачем оставленный бдеть журналист из редакции «Зеркала», компьютерщик из техподдержки… Марина. Мазнув краешком стакана по её импровизированному бокалу, Верховский поспешно отвёл взгляд. Ничего, кроме признательности, между ними быть не может. Она замужем, у него вроде как есть женщина… Холодное игристое прокатилось по горлу ледяным комком. Кто-то сунул под нос тарелку с бутербродами. Верховский взял один, но не притронулся.
– Давайте ещё по одной!
– Да ты подожди, на куранты не хватит!
– Там ещё есть в холодильнике. Коллега, наливайте!
Пришлось повторять фокус с пробкой. На сей раз вышло не так эффектно: снаряд улетел куда-то в дальний угол и укатился под столы, но фокус всё равно вознаградили одобрительным гулом. Откуда-то из-под стола явились бутылки с напитками покрепче. Как-то само собой получилось, что шипучую золотистую жидкость в стакане сменила прозрачная. Внезапно и сильно запахло мандаринами: журналист сосредоточенно терзал ярко-оранжевый плод, аккуратно складывая шкурки в опустевший стаканчик. Странное дело: ни разу в жизни Верховскому не доводилось встречать новый год вот так, под лёгкую музыку и непринуждённые разговоры, но отчего-то казалось, что именно это – правильно, так и следует, и не потому, что кто-то решил, а потому, что в нехитрых праздничных ритуалах есть что-то умиротворяющее. Что-то, что накрепко связывает его с улыбающимися людьми, с залитыми светом залами Управы, с вечно бодрствующим городом за высокими окнами. Чего не было – и не могло быть – в уличном прошлом.