Нехорошее место

Какое-то время он рассматривал другой вариант: одна или обе его загадочные сестры обладали ранее скрываемым талантом, умели устанавливать прямую связь с разумом другого человека, вот и установили с ним по неведомой ему причине. В конце концов, они же могли каким-то образом контролировать кошек и, похоже, с легкостью подчиняли себе мелких зверушек. Может, с той же легкостью им удавалось проникать и в человеческий разум. Он не хотел, чтобы эта парочка, с бледной кожей и холодными глазами, копалась в его мыслях. Временами он смотрел на них и думал о змеях, извивающихся змеях-альбиносах, безмолвных и наблюдательных, чьи желания совершенно чужды человеку. От одного предположения, что они способны залезать к нему в мозг, по коже пробегал холодок, даже если они и не могли контролировать его.

Но, проснувшись в очередной раз, он отбросил эту версию. Если бы Виолет и Вербина обладали такими способностями, они бы давным-давно поработили его, точно так же, как поработили кошек. Толкнули бы на мерзкие, отвратительные деяния. Не было у них свойственного ему самоконтроля в вопросе плоти, и они постоянно нарушали одну из самых фундаментальных заповедей Божьих.

Он не мог понять, почему мать заставила его поклясться, что он будет оберегать и защищать близняшек, не мог понять и другого: как могла она их любить. Разумеется, сострадание к своим неудачным отпрыскам служило еще одним доказательством ее святости. Прощение и понимание струились из нее, как чистая, холодная вода из артезианской скважины.

Он вновь заснул. А когда проснулся, опять будто от толчка, и повернулся на бок, увидел сквозь щель между шторами, что на востоке затеплилась заря.

Мелькнула мысль, что ночью в каньоне он ощутил не сестер, а Френка, своего брата. Но и в это не поверил. Если бы Френк обладал телепатическими способностями, он бы нашел возможность употребить их на то, чтобы уничтожить его, Конфетку, и сделал бы это давным-давно. Френк был менее талантлив, чем их сестры, и значительно менее талантлив, чем он, Конфетка.

Тогда кто же дважды касался его разума? Кто посылал бессвязные слова, которые эхом отражались в его голосе: «Кто?.. Где?.. Что?.. Почему?.. Кто?.. Где?.. Что?.. Почему?..»

Прошлой ночью он попытался набросить ментальную петлю на это таинственное существо. Когда оно торопливо ретировалось, бросился следом, разумеется, в ментальной плоскости, но не смог сохранить контакт с ним. Однако чувствовал, что способен развить в себе эту способность.

И если этот незнакомец вернется, он выпустит из своего разума нить, которая завяжется на незваном госте узелком и, когда тот обратится в бегство, протянется за ним до его головы. Все свои двадцать девять лет он думал, что только его ближайшие родственники обладают так называемыми психическими способностями. И если кто-то еще наделен таким даром, он, Конфетка, должен его найти. Такой человек, рожденный не его святой матерью, был соперником, угрозой, врагом.

И хотя солнце еще не успело подняться, он знал, что больше ему не уснуть. Отбросил одеяло, пересек темную, заставленную мебелью спальню с уверенностью слепого, находящегося в знакомом месте, прошел в примыкающую к спальне ванную. Запер дверь, разделся, ни разу не взглянув в зеркало. Справил малую нужду, не посмотрев на ненавистный орган. Принимая душ, намылил и помыл его рукавицей-мочалкой, которую сам и сшил, с тем чтобы она защищала его невинную руку от разлагающего влияния чудовищного, мерзкого отростка, торчащего под животом.

Глава 39

Из больницы в Орандже они прямиком поехали в свой офис в Ньюпорт-Бич. Им многое предстояло сделать, а тающее на глазах здоровье Френка указывало на то, что нужно спешить. Френк ехал в машине Хола, Джулия следовала за ними, чтобы помочь, если случится что-то непредвиденное. У нее и у Бобби складывалось впечатление, что все это расследование — сплошная череда непредвиденных событий.

Когда они прибыли в тихий и пустынный офис (рабочий день начинался только через два часа), солнце уже полностью поднялось над горизонтом, но пряталось в облаках. Тонкая полоска чистого неба, словно щелка под дверью шторма, виднелась лишь над океаном, на западе. Как только все четверо пересекли приемную и вошли в кабинет Бобби и Джулии, божественная рука повернула небесный рычаг: дождь перестал бить в большие окна, оставив на стекле лишь множество маленьких капелек, которые чуть поблескивали в тусклом свете облачного утра.

Бобби указал на туго набитую наволочку, которую нес Хол.

— Отведи Френка в туалет и помоги ему переодеться в одежду, в которой он поступил в больницу. А потом мы внимательно осмотрим одежду, которая сейчас на нем.

Координация движений и силы уже вернулись к Френку. Помощь Хола ему не требовалась. Но Джулия знала, что отныне Бобби будет держать Френка под постоянным наблюдением, ни на секунду не выпуская из виду. Кто-то будет всегда и всюду его сопровождать, чтобы не упустить какую-нибудь мелочь, которая может стать ключом к разгадке его внезапных исчезновений и появлений.

Прежде чем пройти в туалет, Хол вытащил из наволочки измятую одежду. Саму наволочку с оставшимся содержимым положил на стол Джулии.

— Кофе? — спросил Бобби.

— И побыстрее, — ответила Джулия.

Он прошел в кладовую, которая примыкала к приемной, чтобы включить одну из стоявших там кофеварок.

Сидя за столом, Джулия опорожнила наволочку. В ней лежали тридцать пачек с сотенными, туго перехваченные резинками. Наугад Джулия выбрала две пачки и в каждой пересчитала купюры. Сто и сто. По десять тысяч долларов в каждой пачке. К тому времени, когда Бобби принес поднос с кружками, ложками, сливками, сахаром и полным кофейником, Джулия уже знала, что это самый большой из трех денежных уловов Френка.

— Триста «штук», — доложила она Бобби, когда тот поставил поднос на стол.

Бобби присвистнул.

— И сколько же всего?

— С учетом этих денег у нас скопилось шестьсот тысяч долларов.

— Скоро нам придется менять сейф. Наш, пожалуй, будет маловат.

* * *

Хол Яматака положил на кофейный столик одежду Френка, в которой тот приехал из больницы.

— Что-то странное с «молнией» его брюк. И я не о том, что она не работает, хотя это так. Речь совсем о другом.

Хол, Френк и Джулия пододвинули стулья к низкому столику со стеклянной поверхностью и пили крепкий кофе, тогда как Бобби сидел на диване и внимательно разглядывал «молнию». Помимо странностей, замеченных им в больнице, он обнаружил, что большинство зубцов «молнии» металлические, как им и положено, но примерно сорок, разбросанных по всей длине, вроде бы из черной жесткой резины. Собственно, застежка и застряла на двух резиновых зубцах.

Бобби с любопытством рассматривал эту необычную «молнию», медленно проводил пальцем по сцепленным зубцам, пока его не осенило. Он поднял один ботинок Френка и взглянул на каблук. Не обнаружил ничего необычного. Зато в каблуке второго ботинка, погруженные в резину, блестели тридцать или сорок металлических точек.

— Есть у кого-нибудь перочинный нож? — спросил Бобби.

Хол вытащил нож из кармана. Острием Бобби выковырял из каблука пару блестящих прямоугольников, которые, похоже, попали в резину, когда ее заливали в форму. Зубцы «молнии». Они со звоном упали на стеклянную поверхность кофейного столика. Бобби нисколько не сомневался, что металлических точек в каблуке ровно столько же, сколько в «молнии» резиновых зубцов.

* * *

Сидя в кабинете Джулии и Бобби, украшенном постерами с изображениями героев диснеевских мультфильмов, Френк Поллард испытывал невероятную, ни с чем не сравнимую слабость. Будь на его месте Дональд Дак, так тот сполз бы со стула и распластался на полу с поникшими перышками. Усталость накапливалась с каждым днем, с каждым часом, с того самого момента, как на прошлой неделе он пришел в себя в темном проулке, а теперь вот будто прорвало дамбу, и ее поток захлестнул его. Причем по плотности усталость не уступала жидкому свинцу, так что он не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, с трудом удерживал голову, которая так и норовила ткнуться подбородком в грудь. Ныли все суставы, даже локтевые и кистевые, а колени, бедра, плечи просто болели. Он словно подхватил какую-то вирусную инфекцию, которая не вызывала высокой температуры, но напрочь лишала сил. А вот ощущение слабости не притуплялось, скорее, наоборот, обострялось. От громких звуков его корежило, яркий свет вызывал резь в глазах, значительно повысилась чувствительность к горячему и холодному.