Неидеальная любовь

От чего он, кажется, разозлился ещё сильнее. Хотя по логике вещей, это мне сейчас надо рвать и метать, но… После сегодняшнего падения, что-то в голове перемкнуло. И выражать какие бы то ни было эмоции нет никакого желания.

Единственное о чём я думала, так это о том, что нужно показаться врачу. Навредить малышу я совершенно не хочу.

— Юль? — Вячеслав обеспокоенно окликнул меня. Повернувшись, вопросительно изогнула бровь, склонив голову набок. — Если хочешь, я могу забрать тебя. Таня поможет.

— Боюсь, что в этой ситуации, — кивнула головой на Алексея, — разбираться нужно только мне самой. Больше некому просто напросто.

— Если что, звони, — подойдя ко мне, не смотря на разгневанные взгляды Волкова, Вячеслав осторожно поцеловал меня в щёку. Погладил по руке и ободряюще улыбнулся. — Мы тебе поможем.

— Ага, — на мгновение прикрыла глаза, пытаясь найти силы внутри себя, но…

Пустота. Ничего. Только холодная боль и лёгкий оттенок заинтересованности в том, на что именно готов Алексей, что бы продолжить эту забавную, во всех отношениях, пытку.

— Идём, — Волков крепко держал меня за руку и легко тащил в сторону выхода, не обращая внимания ни на обиженные взгляды Инги, ни на удивлённые взоры посетителей, только что ставших свидетелями интересной сцены выяснения отношений.

Усадив меня в машину, он запрыгнул на водительское сиденье и резко сорвался с места, едва не сбив какого-то мужчину, решившего перейти дорогу. До дома ехали в молчании. Судя по сжатым на руле пальцам, Алексея переполняют эмоции, а мне всего лишь хочется спать.

И это отнюдь не странно.

Ещё в детстве заметила за собой такую особенность. В момент особо сильных переживаний у меня может наступить временная апатия, характеризующаяся полным отсутствием каких-либо проявлений чувств или переживаний. Как будто окружает невидимая стена, не пропускающая сквозь себя никого и ничего, что может причинить боль или разрушить найденное хрупкое равновесие, пусть и делающее из человека бесчувственного представителя толпы.

Как сейчас, к примеру. И ведь знаю, понимаю, что моё молчание, моё безучастие выводит его из себя ещё сильнее, но ничего не могу с этим поделать. Нужно время.

Из машины вышла самостоятельно и так же без его помощи дошла до квартиры, хотя Алексей то и дело пытался перехватить меня. Открыв дверь, пропустил вперёд, за что получил едва заметный кивок. Даже не разуваясь, я добрела до дивана, на который и села, ища, куда бы приткнуть собственный взгляд.

— Нам надо поговорить, — Алексей сел рядом и взял меня за руку.

— А есть о чём? — флегматично поинтересовалась, высвободив свои пальцы из его хватки и сложив руки на коленях, чтобы он не мог дотронуться до них. — Ты же явно сейчас дал понять, что у тебя своя жизнь, у меня своя. Или я не так тебя поняла?

— А сама-то? — раздражённо фыркнул Алексей. — С кем ты вчера ночью разговаривала? Со своим любовником? Ему тоже в любви признаёшься, да?!

— Так ты не спал, — скорее констатировала факт, чем удивилась или ещё что. — А ты не пробовал поинтересоваться, с кем я говорила?

— Я и интересуюсь!

— После того, как уже сделал мне больно снова, отомстил и устроил феерическое представление? А не поздновато ли? — усмехнулась, едва заметно. — Честно говоря, тебе можно сказать повезло. Сейчас ты можешь более или менее спокойно всё обсудить. С другой девушкой, скорее всего тебя бы ждал как минимум скандал. Как максимум… Хлопанье дверью и уход.

— Ты никуда не пойдёшь! — взвился Алексей, вскочив на ноги и заходив по комнате из угла в угол. — Я тебя не отпущу.

— И почему же? — деланно поинтересовалась, сжав руками подол юбки. — Зачем тебе я, коли по твоему мнению мало того, что не даю тебе гулять направо и налево, так ещё и сама изменяю, м?

— Потому что… Потому что… — он пытался подобрать слова, но не получалось. А я с каким-то мазохистским удовольствием наблюдала за этим, чувствуя, как сердце сжимается от боли. Интересно, что мешает встать, собрать вещи и уйти? Вот что?

— Ты даже не можешь придумать, зачем тебе я, — вынесла вердикт с печальной улыбкой, опустив взгляд и обхватив себя руками за плечи. — Ты даже не понимаешь, нужна ли я тебе вообще…

Волков подошёл ко мне и обнял, прижав к себе. На глаза навернулись слёзы, но мне удалось их подавить и даже резко мотнуть головой, в попытке выбраться из кольца его рук. Но Лёша держал крепко и уверенно, не давая никакой возможности.

— Отпусти, — тихо прошептала, сжавшись в комок. — Отпусти, а? Не делай ещё больнее, чем уже натворил.

— Юль, я не могу тебя отпустить. Так уж… Так уж получается. К тому же, ты ждёшь ребёнка. Моего ребёнка, — горячее дыхание обжигало щёку. Лёша пытался украдкой едва ощутимо целовать меня, но резкий удар локтём в живот быстро остудил его пыл. — Не дёргайся. Снова же упадёшь!

— Ага. И ты будешь безумно рад, если такое случится, — огрызнулась, продолжая вырываться. В конце концов, мне это удалось, и я вскочила на ноги, отойдя от него подальше. — Не трогай меня. Даже не приближайся. И это — мой ребёнок. Ты им не интересуешься, он тебя ни к чему не обязывает даже сейчас! И знаешь что, я вполне могу самостоятельно его воспитать, без чьей-либо помощи. Средств на жизнь мне хватает!

— Не кричи, — вздохнул Волков. — Тебе нельзя волноваться.

— Где у тебя этим мысли были, когда ты пришёл с этой… с этой девушкой в кафе? — вопросительно вскинула брови и замерла на месте, недоверчиво смотря на Волкова. — Боже… Я только сейчас поняла. Ты и в кафе пригласил только затем, что бы прийти вместе с нею. Месть за месть? Зуб за зуб? Око за Око? Вот теперь, после твоего такого демарша, я имею полное моральное право пойти и переспать с первым встречным. Одно только, что я не смогу сделать этого, потому что считаю себя не до такой степени сломанной.

— Юль…

— Что Юль? Неужели ты меня настолько плохо знаешь, Лёш? Неужели в твоём воспалённом ревностью мозгу не возникло даже тени здравой мысли, что любовь бывает разной и что сказать «люблю» можно не только своей второй половинке?

Голоса не повышала, но судя по тому, как морщиться Волков, создаётся полное впечатление дикого базарного ора в моём исполнении. Что ж, ему стоит радовать тому факту, что сейчас я всё ещё не чувствую ничего, и не могу выразить всё, что думаю никак иначе, кроме как в словах.