Неизменная любовь

Я действительно приготовила рыбу с овощами. Только бы не садиться за уроки.

— Сейчас приеду.

Я опустила трубку, но ладонь будто приклеилась к пластмассе. Простояв чуть ли не с минуту с поднятой к стене рукой, я вырвалась из плена звонка и кинулась в комнату переодеться. У меня есть юбка, длинная джинсовая юбка и блузка — белая, как у школьницы. Это у меня в прошлом году имелся бзик — больше месяца проходила в школьной форме на иностранный манер, а потом забила на плиссированные юбки и втиснулась обратно в джинсы.

Юбку Березов оценил. Как и тапочки… С помпонами, они смотрелись на мне по-идиотски, но я не могла встретить его в туфлях. Это выглядело бы глупо. Впрочем, все сейчас глупо — стоять в прихожей, не зная, что сказать и что сделать.

— Где учебник? — спас он меня вопросом.

— На кухне! — случайно сорвалась я на крик, испугавшись, что потеряла голос. — Там! — зачем-то махнула я в сторону кухонной двери, будто планировка в квартире была какая-то нестандартная. Все как у всех, только евроремонт.

Да, и порядок — везде, за исключением моей комнаты. Да и вообще Березову там не место. Вот и учебник, и тетрадь, и листочки для черновиков, и карандаши, и линейка, и ластик… Все тут. Я тарелки еще не ставила.

— Вкусно пахнет!

Дура! Он же с работы голодный, а я тут со своими графиками.

— Я сейчас погрею, — ринулась я к плите и замерла: вернее меня поймали за руку, и я не стала выворачивать запястье. Рука оказалась до ужаса теплой и мягкой.

— Ужин я пока не заработал. Вечером деньги, утром стулья и никак не наоборот.

Я с трудом повернула к нему голову, а потом и все тело. Он отпустил мою руку и похлопал ладонью по сиденью мягкого диванчика, приглашая присесть рядом. Я села. Рухнула. У меня подкосились ноги. В машине между нами была ручка коробки переключения передач, а сейчас только шариковая ручка, и его локоть каждый раз касался моего, и я дергалась, точно под молоточком невропатолога.

Что со мной происходит? Я смотрела в одну точку — ту, что оставляла на бумаге ручка и следила за ее движением — только движением, не обращая на оставляемые ею на бумаге следы. У меня сейчас все перед глазами было в клеточку — в йодовую. Под грудью щипало, точно там зияла огромная рана. Я судорожно теребила пуговицу, и вот та выскочила из петельки…

— Яна, я кому тут объясняю? Себе?

Я прижала влажной ладонью топорщащуюся на голом животе шелковую ткань и замерла, чувствуя, как по бокам струится предательский горячий пот. Что со мной происходит? Что?

— Что с тобой?

О чем он спрашивает? О моей пуговице? И я чуть не отдернула руку от холодного живота.

— Ты не понимаешь, что я говорю?

Я ничего не понимала. Смотрела на него и нервно моргала.

— Яна, ты плачешь? Из-за функций? С ума сошла!

Сошла. Точно. Я снова ткнулась ему в грудь, прямо в галстук — машинально, случайно спасла его голубую шелковую рубашку. Пиджак-то он оставил на вешалке. Теперь в руке не было телефона, а ручку он бросил и теперь считал каждым пальцем каждый мой позвонок. Сбивался и начинал заново, от шеи к поясу юбки. А я жалась к нему, уже давно не плача — слезы разом высушил электрофорез, которым лечили меня руки Березова. Как у меня волосы еще не встали дыбом — шелковая блузка и шелковая рубашка уж точно наэлектризовались и щелкали.

— Ну? — теперь у меня дергались плечи, на которые переместились пальцы Березова. — Сможешь еще раз выслушать мое объяснение?

Я кивнула. Но объяснять пришлось не алгебру и не мне, а что он делает на нашей кухне и моим родителям. Папа, наверное, ездил за мамой. Они уже увидели у подъезда Березовский бумер и мать успела завестись, а мой заплаканный вид и блузка, расстегнутая уже на две пуговицы, потому что стала мне за год слишком узкой, оказались последней каплей.

— Ты это видишь? — Березов не вскочил.

Вскочила только я и стояла, как парализованная дура, пока в замке скрежетал ключ. Лучше бы застегнулась и сопли втянула. Березов поднялся медленно, с достоинством, и с исписанными его красивым почерком листочками в клеточку.

— Это геометрический смысл производной. А смысл твоих слов, Катя, до меня, прости, не доходит. Тебе бы взять дочке репетитора. Я не знаю, как с такими знаниями Яна будет сдавать выпускные экзамены. А на оставшиеся купи валерьянки для себя. Или может уже чего посильнее требуется?

Мать отступила в коридор, где стоял отец, и скинула ему на руки пальто. Я осталась в наполовину расстегнутой блузке — под ледяным взглядом матери я бы в е равно не продела скользкие пуговицы в петельки.

— Давайте лучше ужинать! — вышел из положения отец.

И я тут же, точно по команде, начала сгребать в кучу тетради, учебник, карандаши…

— Мы не доделали уроки! — Березов вырвал книгу у меня из рук. — Пошли в комнату. Мать сама все сделает. А ты, пока не нарисуешь эти чертовы графики, ничего не получишь!

Он кричит. Впервые в нашем доме и впервые на меня. Даже в машине он не кричал. И не матерился при мне ни разу. Даже когда я не сбрасывала на поворотах скорость. Вот и он не сбавил, чуть ли не вытолкал меня в коридор. Аж спина заболела.

— Славка, уймись! — это уже окрик отца.

— Не уймусь! — Березов еще сильнее повышает голос. На отца. — Займись лучше женой и ее языком. Еще одно слово в мой адрес и я ухожу из общего бизнеса, понял?

Тогда я еще не знала, что Березов за два последних года окончательно оттеснил папу с главных ролей. Сейчас он говорил с позиции старшего, пусть не по возрасту, но по положению в фирме. Вот и не поняла, как так получилось, что отец промолчал. Мать тоже не сказала больше ни слова. И я сидела, как мышка — сжавшись и не чувствуя уже к своему учителю ничего. И, конечно же, ничего не понимала из его объяснений.

— Слушай, Янусь, — Так он меня никогда еще не называл. — Я никуда не спешу. Я буду сидеть здесь хоть до утра!

Хорошо, что мы сидели в большой комнате, а не в моей. Там бы я получила еще и за бардак! Березов не понижал голоса до шепота, потому что ужасно злился на меня за мою тупость, а не потому, что хотел, чтобы нас было прекрасно слышно из кухни, где шкворчала сковородка с приготовленной мною рыбой. Я же даже не шептала, только кивала, что-то судорожно выводя на бумаге. И мечтая лишь об одном — чтобы Березов ушел. И никогда больше не приходил к нам. Никогда!

— Никогда больше не буду ходить без рюкзака! — возмутился Паясо, за секунду до того шарахнув себя по спине.

Оказалось, искал в кармашке невидимого рюкзака такую же несуществующую бутылку воды.

— Нам пять минут идти. Нет, даже три, — склонила я голову к экрану его телефона. — У нас осталась одна бутылка. Я точно помню…

Я подняла глаза и увидела губы… И через секунду почувствовала их сухость. У меня губы не лучше…

Или ты все же способен утолить свою жажду даже такими, иначе зачем тогда твой дурацкий айфон впечатался мне в спину, а куда впечаталась твоя? В ребристую поверхность роллеты какой-то лавочки. Она похожа на стиральную доску или массажер, верно? Я тоже хочу ощутить ее ледяное прикосновение к горячей спине, которую нагрел дурацкий телефон, но Паясо, расставив ноги, уже почти сполз на асфальт, пытаясь притянуть меня к себе еще сильнее, хотя я уже и так почти не дышала.