Неизменная любовь

Как же раньше я не замечала, что он чуть ли не на голову меня выше? Сейчас наши носы оказались на одном уровне, и я чувствовала на одном из них ледяную каплю, но не могла определить, кому та принадлежит: мне или ему, как и руки, благодаря которым исполнилась моя мечта и я прижалась к обжигающему холодом металлу.

Губы мальчишки, давно не сухие, скользнули мне на шею и ниже, в ложбинку, когда он обеими руками приподнял мне грудь. Где и когда я потеряла шарфик? Уже не важно — как бы не потерять чего другого… головы и уважения к себе!

— Мы этого не сделаем! — прохрипела я, упершись руками ему в грудь, в которой сердце колотилось еще быстрее, чем в моей. — Скажи, что ты понял это. Иначе дальше я не пойду. Ключи от машины и документы у меня с собой. А шмотки мне не важны.

Паясо отступил, и мои руки, упав, прижали к коленям мятый подол.

— Я думал, вы этого хотите. Простите, сеньора. Я ошибся.

Губы снова пересохли, и я облизала их против воли. Правое веко у парня дергалось. Бедный. А ниже глаз я не смотрела.

— Я действительно хотела, чтобы ты меня поцеловал, — я говорила правду. Нельзя врать детям. — Но на поцелуях мы и остановимся. Ладно? Договорились?

Паясо кивнул и вытащил из кармана телефон: когда это он успел его туда засунуть?

— Черт, батарейка сдохла.

— Я запомнила дорогу. Пошли.

И он пошел. Рядом, но не касаясь меня даже движением воздуха, рассекаемого его тонкими, но такими сильными руками.

Глава 17 "Где мои семнадцать лет?"

Контрольную я написала на пятерку. Каким образом — не спрашивайте. Березова я увидела лишь спустя неделю. На похоронах бабушки. Белая рубашка, черный галстук, черный пиджак, черное пальто. Перчатки и те черные. И сам он был черный. Пожал руку отцу. Маме просто кивнул. Посмотрел в мою сторону, и меня парализовало под его взглядом. Сердце окончательно перестало биться, когда он сделал ко мне шаг. Протянул руки и едва коснулся плеч, точно поправлял на полке хрупкую вазу с кобальтовой сеткой. Я действительно покачнулась, и он поспешно отступил, точно испугался, что я снова рухну ему на грудь. Теперь уже у всех на глазах.

Но я никуда не падала. Теперь я твердо стояла на ногах. Мне ничего ни от кого не было больше нужно. Так прошли все сорок дней. Березова я больше не видела и даже не удивилась, что он не пришел к нам в тот печальный день. Наступившая зима точно заморозили меня. Только глаза ярко блестели — наверное, это заледенели слезинки и, точно осколки кривого зеркала Снежной королевы, навечно застряли у меня в глазах. Все стало с ног на голову. Что было мило, опротивело. И больше всего я возненавидела крючок. Собрала в мешок все клубки и с перекошенным злобой лицом бросила в мусоропровод. Это была последняя моя эмоция. Больше лицо мое не дрогнуло. Тело полностью одеревенело.

Я достала шубу, старую детскую пушистую шапку с помпонами на концах завязок и кусачий шерстяной шарф, связанный бабушкой. Так я ходила гулять с собакой. Больше я никуда не ходила. Школа не в счет. Туда всегда, кажется, ходила какая-то другая девочка. Ее звали — гордость школы.

— Яна, как ты хочешь отметить день рождения? — спросила мама в середине декабря.

Я январская. Я даже не знала, как хочу отметить Новый год. Нет, знала. Непременно уйти из дома. Чтобы не видеть бабушкино место пустым. Мама согласилась, что я буду всю ночь у Аллы с ее родителями и семьей старшей сестры. Мы выпили шампанского и ушли к ней в комнату смотреть фильм «Интервью с вампиром», глупые поклонницы Тома Круза, который к титрам мне напрочь разонравился. Но Алле я об этом ничего не сказала. Зачем ей что-то знать про мои чувства?

— Может, вы сходите с Аллой в кафе? Посидите, поговорите, — подступила ко мне мать за пару дней до семнадцатого января.

— Я подумаю, — ответила я и ничего не сказала Алле.

Утром до моего пробуждения папа успел сбегать за цветами. Я хотела поблагодарить его за подарок хотя бы улыбкой, но вышла гримаса и скрипучее «спасибо». В маленькой коробочке лежали серьги с бриллиантами. Красивые. Наверное. Я не в состоянии была оценить их красоту. У меня же в глазу застряли осколки кривого зеркала.

— Я пойду с собакой, — спешно схватила я поводок, поняв, что сейчас разревусь.

Почему? А просто так. Потому что меня заставляли улыбаться и радоваться… насильно. А чему радоваться? Мокрому снегу в середине января?

Помпоны щекотали шею, я слишком перетянула под подбородком бантик. Но одной рукой перевязать его не могла. Так и шла, морща нос от липких снежинок. Обошла вокруг дома и вернулась к парадной, у которой стоял знакомый бумер. Я тоже встала. Как вкопанная. Дверь хлопнула, и Березов вылез под снег с огромным, завернутым в целлофан, букетом роз.

— Янусь, с днем рождения!

Янусь… Откуда взялось это Янусь? Мокрый снег слепил ресницы. Но я не могла поднять руку к лицу. Если шерстинка из варежки попадет в глаз, я точно заплачу. И тогда он точно меня обнимет. И тогда… Я еще не знала, что со мной произойдет, но догадывалась, что мне будет плохо. Даже хуже, чем во время кухонного урока.

— Янусь?

Я не поблагодарила за поздравление. Даже не протянула руки. И, еще хуже, нарочно перехватила поводок двумя руками. Старая колли только хвостом виляла, изъявляя радость от встречи. Березов, продолжая протягивать мне букет, нагнулся потрепать собаку за ухом.

— Вячеслав Юрьевич, не видите разве, что у меня руки заняты?

Он поднял голову. Темные волосы запорошило снегом. Ему шла седина. Да, я так и подумала тогда. И задавила в себе желание поднять руку и стряхнуть мокрые снежинки с его волос.

— Кто такой Вячеслав Юрьевич? — строго переспросил Березов. — Я такого не знаю. А ты знаешь?

Если мои щеки и пытали, то только из-за холода. От лица отлила вся кровь. Березов сверлил меня взглядом.

— Ты-то меня за что так? Что я тебе сделал плохого, девочка?

«Девочка…» Он будто выплюнул мне в лицо это слово, точно какое-то страшное ругательство. Или даже проклятие! Я зажмурилась и осталась стоять с закрытыми глазами.

— Яна, не смей реветь!

На сей раз он колошматил меня по спине букетом, и я чувствовала уколы шипов даже через целлофан, даже через мех… Как же так? Похоже, шипы вышли из самого сердца, потому что ощетинилась я. Букет не имел к моей боли никакого отношения. Виноват был тот, кто его держал…

— Яна, я купил тебе платье! Как и обещал.