Неизвестное путешествие Синдбада

Колдуны с Синдбадом опустились за уступом горы и вновь обратились в людей.

– Сейчас пастух начнёт загонять овец в ворота, и тогда ты проникнешь во дворец, - сказал Синдбаду Одноглазый.
– А пока отдохни и подкрепи силы. Они тебе скоро понадобятся.

На земле перед мореходом развернулась скатерть, и на ней одно за другим стали появляться разнообразные кушанья. Синдбад, хоть и чувствовал себя уставшим, всё же присел перед чудесной скатертью и начал поглощать еду, оказавшуюся удивительно вкусной.

– Ифрит только с виду выглядит неуклюжим увальнем, а на самом деле он быстр, хитёр и злобен, - говорил Двуглазый, пока он ел.
– Выкрасть Алмаз из его серьги непросто. Помни, что наградой тебе будет возвращение в Багдад!

Вдали послышались звуки пастушьей дудки. Овцы, повинуясь им, дружно направились к воротам. Два колдуна подобрались к стаду, схватили овцу, пробегавшую поблизости, и затащили её за скалу, где таились третий колдун с Синдбадом.

– Под брюхом этой овцы ты проберёшься во дворец, - сказал Трёхглазый, - а там дождись, когда ифрит заснёт. И не забудь: Алмаз вправлен в серьгу на левом ухе!

– Возьми это кольцо и надень на палец, - сказал Синдбаду Одноглазый.
– Когда понадобится преодолеть высоту, поверни его. Кольцо подбросит тебя в воздух.

– А я даю тебе чудесный меч, - сказал Двуглазый.
– Он разит без промаха и одолеет всех, кто встанет на твоём пути, кроме ифрита, конечно, ибо против него этот меч - жалкая игрушка.

– От меня получи гребень, который поможет тебе расправиться с роем кровожадных оводов, охраняющих ифрита, - сказал Трёхглазый.
– В нужный момент подбрось его в воздух, и зубья гребня превратятся в летающие иглы, которые будут поражать оводов так быстро, что не уследишь глазом.

Вручив Синдбаду свои дары, колдуны подняли его и привязали к брюху овцы. Она жалобно блеяла и вырывалась, слыша манящий звук дудки, а когда её отпустили, опрометью кинулась к воротам.

5

Пастух загнал овец в просторную овчарню и ушёл. Синдбад выбрался из тайника под овечьим брюхом и, озираясь, направился в жилые покои дворца. Повсюду в огромных комнатах царили грязь и запустение. С потолков свисали клочья паутины, в полах зияли дыры крысиных нор. Ни одного человека не встретилось мореходу, когда он крался по дворцу, зато крыс было полно. Не раз и не два попадались ему эти зубастые твари, каждая из которых запросто могла проглотить его целиком. Увидев их, он замирал, схватившись за меч, или прятался за обломками, которые во множестве устилали пол.

Наконец он оказался у входа в зал необъятных размеров, самый большой во дворце. Ещё не переступив его порог, он затрясся от страха. Посреди зала на соломенной циновке лежал ифрит. Величиной он намного превосходил слона и казался огромной чёрной горой. Его гигантское тело было человеческим, а голова - носорожьей, с торчащим из носа громадным рогом. На ифрите не было никакой одежды, кроме набедренной повязки; единственным его украшением были золотые серьги, в каждой из которых сверкало по голубому камню. Голова и всё жирное тело ифрита густо поросли волосами. В некоторых местах волосы свалялись, и в проплешинах виднелась растрескавшаяся кожа с гниющим мясом. Эти места густо облепляли оводы. Целое облако этих насекомых вилось и над самим ифритом, издавая неумолчный монотонный гул. Великан не обращал на оводов внимания. Он ужинал, отправляя в пасть зажаренных быков и запивая их бочками вина, такими большими, что в них мог бы утонуть не то что маленький Синдбад, но и обычный человек. Быков и бочки подавал ифриту чернолицый пастух.

Наевшись, ифрит откинулся навзничь, начал чесаться и протирать глаза.

– Живот я набил, теперь пора и соснуть, - проревел он, зевая.
– А ты, - он обернулся к пастуху, - ступай, пересчитай кур, которых принесли из деревни. Должна быть ровно тысяча, как раз мне на завтрак. Если недосчитаешься хоть одной курицы, то утром скажешь мне. Я наведаюсь в деревню и убью кого-нибудь из людишек, чтоб впредь им неповадно было обсчитывать меня, своего повелителя.

Сторож с низким поклоном удалился. Ифрит закрыл глаза и вскоре испустил громоподобный храп. Синдбад ещё какое-то время стоял за дверями, набираясь решимости, а потом осторожно двинулся вперёд.

Он не прошёл и двух десятков шагов, как снова встал, остолбенев от изумления. Спящий великан оторвался от циновки и начал медленно подниматься в воздух! До потолка он не долетел, остановился между полом и сводами, и замер, подобно большому пузырю. Он как будто спал на невидимом воздушном ложе, и подобраться к нему не было никакой возможности.

Когда ифрит взлетел, из многочисленных нор выползли крысы и принялись с жадностью пожирать объедки. Голодные животные дрались друг с другом из-за костей и требухи; более сильные раздирали слабых в клочья и тут же пожирали. Заметив Синдбада, сразу две серые хищницы кинулись на него. Он в ужасе побежал было, как вдруг вспомнил о кольце, данном ему Одноглазым. Он повернул его на пальце, и, едва одна из крыс изготовилась схватить его, подпрыгнул. Прыжок неожиданно оказался столь высоким, что у него захватило дух. Затем он плавно стал опускаться. Он выбрал место внизу, свободное от крыс, но те внимательно следили за ним, и, когда он оказался на полу, снова бросились. Он опять высоко подпрыгнул.

Эта игра в прыжки, во время которой он ускользал от бросавшихся на него хищниц, начала даже забавлять его, но тут он вспомнил о цели своего прихода сюда. Подпрыгивая, он добрался до середины зала и, изловчившись, подпрыгнул так высоко, что уцепился за волосы на великаньей ноге. Ухватившись за один волос как за лиану, он вскарабкался по нему на голень ифрита. Отсюда он перебрался на колено, которое показалось ему похожим на холм. Ифрит как ни в чём не бывало сопел носом. По бедру, и далее по необъятному, похожему на гору выпяченному животу Синдбад добрался до груди.

Здесь ему пришлось продираться сквозь настоящую волосяную чащу, в которой бегали блохи такой величины, что каждая была Синдбаду по пояс. Натыкаясь на них, он выхватывал меч, но блохи при его приближении отпрыгивали в сторону. По бороде ифрита, в которой блох было особенно много, Синдбад полез к левому уху. Здесь жужжание оводов слышалось громче; свирепые насекомые роились совсем близко. Синдбад нащупал под полой халата гребень Трёхглазого колдуна, приготовившись пустить его в ход сразу, как только оводы нападут на него. Он продвинулся ещё немного по ифритовой щетине и увидел золотую серёжку со сверкавшим в её центре Голубым Алмазом.

Когда Синдбад, держась за волосы как за канаты, приближался к мочке уха, ифрит заурчал спросонья и зашевелился. Мореход продолжал перекидываться с одного волоса на другой, рискуя сорваться и упасть на пол, кишевший крысами. Великан, не раскрывая глаз, мотнул головой и провёл рукой по щеке, думая, что по ней ползёт блоха. Синдбад едва удержался, изо всех сил вцепившись в ифритовы волосы, и на некоторое время замер, чтоб ифрит успокоился. Дождавшись, когда снова раздастся храп, он двинулся дальше.

Алмаз был уже совсем близко, как вдруг пучок жёстких волос, росших над самым ухом ифрита, превратился в клубок змей. Все они разом повернули свои шипящие головы в сторону Синдбада. А тут ещё его заметили и оводы. Их рой начал быстро снижаться, и вот уже перепуганный мореход ничего не видел вокруг себя, кроме этих уродливых насекомых, каждое из которых для него было размером с крупную собаку. От страха он едва не рухнул вниз. Но в этот миг Алмаз засверкал как звезда. Свет его, казалось, влил силы в онемевшую грудь смельчака. Синдбад достал гребень и швырнул его в первых же подлетевших оводов. И тут случилось чудо: иглы разом выскочили из оправы и набросились на насекомых. Они пропарывали их насквозь с такой быстротой, что пространство вокруг Синдбада стремительно расчистилось, а затем летающие иглы набросились на главный рой, который начал распадаться на части и таять. Заколотые оводы сыпались градом.