Неизвестный Рузвельт. Нужен новый курс!
Шрифт:
Еще недавно, в лучезарную эпоху успехов NIRA, Рузвельт не придавал большого значения кардинальной проблеме организованного рабочего движения – праву на коллективный договор и ведение переговоров с предпринимателями подлинными представителями рабочих. В мае 1934 года на пресс-конференции президент, не скрывая раздражения, бросил, что рабочим вольно выбирать в качестве своих представителей кого угодно: «короля Ахнуда Сватского или Королевское географическое общество, или профсоюз, или кронпринца Таиланда». Прошел год, и ФДР был вынужден серьезно подойти к требованиям рабочего движения.
31 мая 1935 г. приглашенные на очередную пресс-конференцию заполнили Овальный кабинет. За столом восседал торжественно собранный Рузвельт. Перед ним с одной стороны лежало решение Верховного суда об отмене NIRA, с другой – гора телеграмм протеста.
Он говорил как человек, оскорбленный в лучших помыслах: то были отнюдь не слова разгневанного либерала, а государственные суждения президента, не преуспевшего в налаживании сотрудничества бизнеса и труда. Одну за одной с надлежащими внушительными паузами президент читал телеграммы протеста, «трогательные призывы», как он назвал их, от владельцев аптек в штате Индиана, торговца кондитерскими изделиями в штате Массачусетс, бизнесмена из штата Джорджия и т. д. Отнюдь не от рабочих.
Выводы президента клонились к тому, что решение Верховного суда делает невозможной национальную политику помощи всем, в том числе бизнесу. Открылось, что водораздел между ФДР и стариками-судьями проходил по старой американской границе – прерогативы федерального правительства против прав штатов. Точнее, к интерпретации понятия «межштатная торговля»: имеет ли право Вашингтон регулировать дела в штатах. Генезис этого конституционного конфликта восходил к отцам-основателям.
С известным оттенком пренебрежения квалифицировав правовые концепции Верховного суда как относящиеся ко временам «лошади и коляски», Рузвельт задал вопрос: «Суждено ли Соединенным Штатам принимать решения, суждено ли народу нашей страны считать, что его федеральное правительство в будущем не будет иметь юридической власти решать национальные экономические проблемы, а их должны разрешать только штаты?» ФДР указал, что невозможно добиться улучшения положения страны, если передоверить это дело сорока восьми легислатурам. ФДР серьезно предупредил: «Не называйте нашу политику правой или левой, это достойно мышления первокурсника. Она не правая и не левая…»
Начались вторые «сто дней» (точнее, 177 дней) Франклина Д. Рузвельта – поток законопроектов обрушился на конгресс. Разница между первым и вторым периодами «ста дней» заключалась в том, что если в 1933 году ФДР был инициатором и архитектором, то в 1935 году он работал на основе уже имевшихся материалов, был просто строителем.
Рузвельт теперь не просил, а требовал. Все средства нажима, которыми может воспользоваться президент, были пущены в ход: он действовал через лидеров конгресса, вызывал к себе сенаторов и конгрессменов, убеждал и прямо грозил. Законопроект Вагнера прошел палату представителей без голосования. 5 июля 1935 г. ФДР подписал его. Этот закон явился вершиной завоеваний организованного рабочего движения в годы «нового курса». Философия его составителей отчетливо видна из преамбулы: «Отказ предпринимателей признать право рабочих на организацию профсоюза и согласиться с коллективными договорами ведет к стачкам и другим формам борьбы и смуте в промышленности… что усугубляет повторяющиеся экономические кризисы». Президент и конгресс отступили.
Закон Вагнера не открыл каких-либо новых возможностей профсоюзам, он лишь подтвердил их права в усиленной формулировке прежнего раздела 7 A NIRA, завоеванные десятилетиями тяжелой борьбы. Предпринимателям, правда, запрещалось создавать компанейские профсоюзы, ставить препятствия при возникновении рабочих профсоюзов, отказываться заключать коллективные договоры. Однако в случае возникновения трудовых конфликтов они должны были рассматриваться сначала в созданном по закону национальном управлении трудовых отношений, а затем – в судах. Как и прежде, завоевания профсоюзов зависели в каждом отдельном случае от конкретного соотношения классовых сил.
У. Липпман был недалек от истины, когда заметил: «Закон говорит рабочим: отправляйтесь в суд и посмотрите, что вам дадут. Мы благословляем вас. Но будьте любезны избавить нас от неприятного дела определять конкретно права и обязанности капитала и труда. Хотя мы – законодатели, мы предпочитаем не составлять законы, мы приглашаем вас сутяжничать, но если вы
не получите от судов всего, что мы, как кажется, обещаем вам, тогда вините суды, а не конгресс Соединенных Штатов». Важнейшим орудием классовой борьбы американского пролетариата остались стачки, а не закон Вагнера.19 июня президент потребовал от конгресса снизить ставки налогов на небольшие доходы и увеличить их для крупных. Он объяснил, что «богатство ныне не является результатом индивидуальных усилий». Денежная элита реагировала очень болезненно: президент замахнулся на святая святых – их карман. На деле изменения оказались незначительными для крупного капитала: для лиц с доходом 50 тыс. долл. налог увеличивался на 1 процент, имеющих 100 тыс. долл. – на 6 процентов и с 3,5 млн. долл. – на 7 процентов. Налог на наследство максимально увеличивался на 7 процентов.
Президент с большим чувством юмора рекомендовал обратить собранные средства на погашение государственного долга. Финансовая община чуть не задохнулась от бешенства: президента постоянно поносили за громадный рост государственного долга. Монополистам, держателям государственных бумаг и самым ожесточенным критикам дефицитного бюджета предоставлялась возможность за свой счет сократить долг, к чему они давно призывали!
Пришел черед и социального обеспечения. С ним нельзя было больше медлить. ФДР понимал, что голос против прозвучал бы резким диссонансом в национальном хоре. По этой причине, а также потому, что Рузвельт считал себя сердобольным, он заявил: «Не вижу причин, по которым каждый ребенок со дня своего рождения не должен быть членом системы социального обеспечения. Когда он подрастет, он должен знать, что будет иметь обеспечение в старости от системы, к которой принадлежал всю свою жизнь. Если он не работает, он должен получать пособие. Если он болен или стал инвалидом, он также должен иметь пособие». Человек должен быть обеспечен «от колыбели до могилы». Это противоречило прежним американским стандартам: каждый заботится о себе, а об остальных печется дьявол. Во время обсуждения законопроекта в комитете конгресса из зала выскочила женщина и, прервав Перкинс, дававшую показания, закричала: закон слово в слово списан «со страницы 18-й «Коммунистического манифеста», который я держу в руке». Но сокрушительное большинство «за» в конгрессе – в сенате и палате представителей (соответственно 76 против 6 и 372 против 33) – было знамением времени.
Закон о социальном обеспечении вступил в силу 14 августа 1935 г. Система пенсий и пособий оказалась очень сложной, и в различных штатах они выплачивались по-разному, но принцип – забота, хотя и ограниченная, государства о гражданах – был установлен. Реакционерам всех мастей и оттенков представлялось, что попраны священные основы американизма. Они так и высказывались, горестно оплакивая конец «свободного предпринимательства». Федеральное правительство, по их словам, вторгалось даже в семейные очаги.
Рузвельт ответил в речи 24 августа 1935 г. перед молодыми демократами. Президент честно признался, что тридцать лет назад никто в США не думал, что когда-нибудь «мрачный призрак необеспеченности» будет бродить по стране, и он сам крепко верил в это. «Тогда я не знал об отсутствии возможностей, недостатке образования и отсутствии многих важнейших благ цивилизации для миллионов американцев». Кризис 1929–1933 годов научил Соединенные Штаты, что они не пользуются «иммунитетом». Отсюда потребность в новых способах в экономической, социальной и политической жизни для обеспечения народа. При всем том ФДР подчеркнул: «Я не верю в то, что необходимо отказаться от системы частного предпринимательства».
Развитие ФДР шло гигантскими шагами. Он объективно признал невыносимо тяжелое положение народных масс и сделал практические выводы, что выразилось в рабочем и социальном законодательстве 1935 года. Свой курс в это время он именовал «немного левее центра», однако то были действия руководителя капиталистического государства в целях укрепления капиталистических порядков. Г. Грин глубоко прав, предложив емкую формулу: «Говоря о сдвиге политического курса Рузвельта «влево», мы пользуемся этим термином не в абсолютном смысле, а лишь по отношению к расстановке политических сил в Соединенных Штатах. Сдвиг «влево» в данном случае не означал превращения президента в противника капитализма и сторонника социализма»1. Тем не менее иные монополисты и их идеологи считали, что ФДР подрывает основы капитализма.