Немецкий экспрессионизм (сборник)

Он очень удивился, не обнаружив преследователей.

Однако чуть дальше (…внезапный ужас ввинтил ему глаза в голову…) - чуть дальше стоял тот пожилой господин и свистел. Он свистнул громко, один раз, два!

Стой! Стой!

Тобиас кинулся к нему; снял шляпу и, задыхаясь, заговорил:

–  Не удивляйтесь, сударь, что я так возбужден! Я пережил нечто ужасное! Уверяю вас: я не сумасгиедший! Еще нет! А также не пьяный и не отравленный! Поверьте! Не свистите, пожалуйста, вашим людям! Позвольте мне уйти!

Господин удивленно смерил его взглядом. Потом отступил на шаг и сказал:

–  Что вы имеете в виду? Я вас не понимаю. Мне нет до вас никакого дела. Я высвистываю свою собаку.

Он опять свистнул. Тут подбежала темная овчарка и, виляя хвостом, прыгнула на хозяина.

–  Извините, - пробормотал Тобиас и быстро ретировался. Несомненно, ему подстроили ловушку! О, он разглядел,

как сверкнули глаза этого господина! Ему нужно побеспокоиться о своей безопасности.

Тобиас метнулся к Императорской аллее и бежал под деревьями, пока не почувствовал, что грудь вот-вот разорвется. Тогда он остановился и огляделся. Глубокая ночь, вокруг ни души. Уличные часы показывают половину первого.

V

Здесь, под сенью деревьев, он снял пиджак, положил его на асфальтовую дорожку, засучил рукав с темными большими пятнами, источающими запах крови, и, скрипнув зубами, со всей тщательностью - нарочито неторопливо - сделал себе две инъекции.

Он поднял склянку к свету далекого фонаря. Она была еще на две трети полной. Довольный, он сунул ее в карман брюк, извлек другую склянку, с эфирным спиртом, и протер предплечье. А также смочил эфиром лоб и шею.

Кусты шептались. Издалека приближался один из последних трамваев.

Тобиас быстро оделся.

Ах, как бы он хотел сейчас оказаться дома, чтобы за запертыми на замок и засов дверями без помех насладиться гибельным ядом. Однако он знал, что вернуться в свою меблированную комнату не может. Хозяйка наверняка заперла ее и запрятала ключ, чтобы Тобиас не попал внутрь.

Куда же, куда, бог ты мой, податься в столь бедственном положении! С непокрытой головой стоял он под звездами.

Неужели снова, как уже нередко случалось, ему придется ночь напролет блуждать по окрестностям, чтобы в конце концов встретить серое утро на канале либо у газового завода, который к этому часу вынырнет, как кулак, из тумана?

Эфир каким-то образом снизил бешеное возбуждение, державшее его в плену. Правда, пульс, как он чувствовал, еще бился в лихорадочном, ускоренном ритме. Или это одиночество - отсутствие людей - даровало ему относительный покой?

Он двинулся в путь с упорством наркотического фанатика, не ощущая ни мускулов своих, ни сухожилий. Вниз по длинной Императорской аллее до самого вокзала Вильмерсдорф-Фр-дэнау. Там он свернул в боковую улицу и вскоре уже стоял перед многоквартирным доходным домом.

Здесь, в большом ателье, жила Марион - его дорогая подружка из кафе.

Входная дверь была заперта. Он несколько раз свистнул и позвал:

–  Марион, Марион! Тщетно. Наверное, уже спит.

Пока в ожидании он расхаживал взад и вперед, овеваемый ночным воздухом вольного предместья, черное небо снова начало на него давить. Звезды роняли тяжелые липкие капли. Высокие дома действовали на него угнетающе. Ветер пел в раскачивающихся дуговых лампах, и они отбрасывали беспорядочные резкие блики.

Тобиас опять почувствовал страх. Он воровато оглянулся, скользнул в темный закоулок и всадил себе два новых укола.

Ах, тут жгучее пламя лихорадки снова вспыхнуло в нем! Голова раскалывалась, глаза расширились и таращились, как у паралитика. Тобиас беспокойно переступал с ноги на ногу.

Он уже плохо помнил, что его привело сюда, когда услышал приближающиеся к дому шаги.

Незнакомый господин остановился возле подъезда, позвякивая ключами.

Тобиас нерешительно приблизился к нему и поздоровался.

–  Никто не открывает, - произнес он, запинаясь.
– А я должен вызвать одну даму к ее больной родственнице…

Господин молча пропустил его в открывшуюся дверь и снова запер ее на ключ.

Тобиас включил свет и быстро побежал вверх по лестнице.

Внезапно ему пришло в голову, что лучше бы подождать, пока господин пройдет в свою квартиру. Он подождал. Уже на втором этаже пришедший открыл дверь и вошел. Дверь захлопнулась. Свет в подъезде погас. Сквозь цветные стекла окна на лестничной площадке фантастически пробивался снизу дрожащий свет фонарей.

Тобиас робко взбирался на пятый этаж, испытывая смертельный страх каждый раз, когда проходил мимо чьей-то квартиры.

Наверху, на пятом этаже, прикрытая, но не запертая дверь пропустила его в подобие коридора: переднюю со световым колодцем. В глубине была тяжелая железная дверь - вход в ателье Марион.

Тобиас включил свет. Поставил на подоконник бутылочку и футляр со шприцем. Протер окровавленную руку эфиром и насладился новым впрыскиванием.

На него с новой силой навалились галлюцинации.

Он обошел помещение. Снизу, с первого этажа, доносились голоса множества людей, собиравшихся подняться по лестнице. Неотчетливый, приглушенный шепот… Тобиас уловил лишь обрывки разговора:

– Пора прекратить безобразие… Настоящий скандал… Эта свинья погубит и себя, и родственников… Отправить его в психушку!… Затолкаем в автомобиль… Хватайте прямо сейчас!… И смотрите, чтобы он не выпил из склянки, с него станется…

Он задрожал. Пот лился по рукам (…или то была кровь?). Свет снова погас, и раздался голос матери:

– Тобиас, сыночек! Умоляю тебя!… Тобиас, Тобиас!… Тобиас! Голос затих на этой жалобной ноте. Топ, топ, топ! Шаги по лестнице вверх, равномерные и все ближе. Шепот же ни на миг не умолкал.

Отважится ли он включить свет?… Он отважился.

…И увидел прямо у своих ног… еще бьющееся в корчах тело умирающей матери. Рядом сидела на корточках его сестра-в черном платье, лицо под черной вуалью - и, опустив голову, тихо плакала.