Ненависть к поэзии. Порнолатрическая проза
Шрифт:
Обнадеживало только присутствие Юлии.
Ему удастся, по крайней мере, выбраться из своей теперешней депрессии.
Он взглянул на Юлию без злобы, но он весь был переполнен злобой, он злился на себя самого.
Его физическое состояние — он чувствовал слабость, а боли больше не было — давало ему преимущество, отсрочку.
Он испытывал ужасное разочарование, словно, упустив смерть, он на самом деле упустил любовь.
Он относил свое недомогание за счет присутствия третьих
Его отец слишком много пил.
Он плохо переносил вино.
Этот абсурд был в порядке вещей.
Глядя на Юлию, что сидела перед ним, поедая омлет, он ощущал, что в душе у него как у скупца в момент головокружительного озарения, готового зарезать птицу, несущую золотые яйца.
Прозвонило восемь часов.
Месье Акк робко заметил, не поднимая головы:
— Врач не пришел.
— Этот приходит, когда ему заблагорассудится, — сказала мадам Ано.
Юлия доедала омлет.
Рядом с ослабелым Анри эти нежданные гости выглядели как-то театрально-фальшиво.
Словно при звоне в ушах следовали друг за другом ирреальные сцены.
В «Фоли-Бержер» полдюжины красивых голых девиц, запряженных, как мулы, в сбруе из красных шерстяных шнурков.
Цирковой оркестр, под самым потолком, под огнями прожекторов.
Ощущение ирреального — безмерного — вожделения…
Но роль Юлии была сфабрикована заранее.
Театральная условность в чистом виде.
«Анри», «Анри Акк», «Акк» был в мире неким существом.
Никто не должен был вставать между «Акком» и миром; ему нравились девки, просто девки.
Но события развивались в другом направлении.
Он осознавал весь мир через Юлию; когда он оставался один, мир сводился к пустоте.
Впрочем, именно отсутствие Юлии придавало ценность ее присутствию! Если Юлия была здесь, то чего-то недоставало.
Он нашел ее, и, найдя ее, он прикоснулся к миру; и это произошло оттого, что он чуть не умер (но в тот самый момент ее с ним не было).
Теперь она сидела перед ним, с отяжелевшими при электрическом свете глазами, с набитым ртом, и говорила:
— Не нравится мне эта война, мадам Ано.
Он обожал ее голос.
Он представил тотальность мира — в виде стены.
Абсолютно непроницаемой, чуждой стены. И Юлия в этой стене — окно! Что он видел до сих пор, прижимаясь мальчишеским лбом к стеклу, — головокружительную пустоту и отсутствие Юлии, потом отсутствие Акка.
Он представлял мадам Ано крупным камнем в толще стены.
Старуха упрямо отвечала:
— Ну, она никому не нравится.
Точно так же непроницаемость, прозрачность, отсутствие наводили скуку, не поддавались пониманию.
У Юлии, у мадам Ано, у той и другой были язык, зубы — и еще одно место внизу.
Старуха продолжала:
— А что, ваш младший мобилизован?
— Ох, не говорите, мадам Ано, — сказал
отец. — У меня трое детей — что-то с ними станет?Он поднял голову. Вздрогнул.
— Я бы хотел сам пойти на войну. В четырнадцатом году…
— Вы участвовали в войне четырнадцатого года?
Юлия говорила неуверенно.
Она все еще ела и пила.
— Я служил во вспомогательных войсках, мадемуазель. Лейтенантом.
Анри вспомнил, как однажды, напившись, он сказал Юлии:
— Мы «короли»…
Он сделал гримасу, говоря себе:
— Мы сволочи… Мне же стыдно за своего отца…
Он осознавал, что совершенно непристоен.
И непроницаемость стен была очевидна.
Идея прозрачности? Сплошной комизм! Прозрачными были отсутствие и пустота: кошмар усталых мозгов.
Ему хотелось вернуться на вершины Эмпрадина, к ледяной воде, к незапятнанному горному свету.
Юлия, с блуждающим взглядом, опрокинула бокал.
Шампанское попало отцу на ляжки.
Юлия была пьяна, по-настоящему пьяна. Он ощущал от этого удовлетворение — чем низменнее, тем сильнее.
Он снова увидел квартиру на улице Гренель, монашескую комнату, железную кровать посреди белых стен.
На стене — только одна акварель…
Вульгарная размывка какой-то рисовальщицы из «Сурира»11.
Но на ней была изображена Юлия-охотница, в сапогах, ее длинные волосы струились из-под треуголки. Она была одета в красную куртку, а ноги и зад оставались голые.
Одна из картинок была особенно сальной.
Юлия, поставив ногу в стремя, собиралась сесть на лошадь.
Как-то раз пьяной ночью Анри, вооружившись гвоздями, прибил на стену эти жалкие картинки.
А Юлия, приняв вызов, оставила их.
Анри шутил:
«Ты здесь как распятая!»
На рисунках у Юлии было лицо «бабенки».
Юлия часто бывала «сальной».
Она жила на сквозняке.
На нее было тяжело смотреть.
Онемела с перепоя.
Месье Акк весь осел, словно тонущая муха, которая перестает бороться за жизнь.
Старуха явно собиралась…
Анри положил на голову мокрую салфетку.
Самый настоящий бардак.
Месье Акк встал, вытер пролившееся вино.
Юлия тоже встала. Они сидели за маленьким одноногим столиком; опершись на него, она пошатнулась и чуть было не упала.
Она поднялась, с трудом выпрямилась и обошла вокруг столика, говоря:
— Пойду пописаю.
Она собралась выйти. В этот момент дверь открылась.
Юлия остановилась и закричала.
Остальные глядели как зачарованные.
В темноте коридора стояла Сюзанна, она была неподвижна и клацала зубами: дверь в невозможное.
Она долго молчала; она садически держала их в ожидании.
Она начала. Крикнула сдержанным голосом:
— Свиньи!