Ненависть к поэзии. Порнолатрическая проза
Шрифт:
Затем:
— С девкой!
Уставилась на отца:
— Все! И ты тоже!
Месье Акк взмолился:
— Сюзанна!
— Анри! — сказала она. — О!
Она застонала под конец, потом возопила:
— Помилосердствуйте!
В этот момент мадам Ано медленно проговорила своим чрезмерно громким голосом:
— Мадемуазель Сюзанна, ну зачем же вы так? Вы делаете себе плохо.
Сюзанна подошла к Юлии:
— А ты? Ты ничего не сказала… Ты будешь говорить?
Юлия испуганно отступила.
— Сюзанна, умоляю тебя, — пролепетал месье Акк. У него язык запинался от страха.
Сюзанна опрокинула стол; посуда звучно
Юлия отступила еще. Это было выше ее сил.
Сюзанна подобрала бутылку.
Она остановилась и бросила ее со всего размаху в Юлию.
Бутылка попала в окно. В ужасный грохот разбитых стекол.
— Остановите ее! — крикнул Анри.
Месье Акк попытался схватить ее сзади.
Она увильнула и набросилась на Юлию.
Юлия поскользнулась, вскрикнула и упала. Потух свет.
Мадам Ано простонала с потерянным видом:
— Господи, да как такое возможно!
Месье Акк набросился на Сюзанну.
Она расцарапала отцу лицо.
— Помогите мне, мадам Ано, — крикнул он.
— Да ведь… у меня и сил-то нет…
Весь взмокший, Анри услышал, как Юлию рвет. Ее вырвало там, где она лежала, прямо на пол. Анри растерялся.
— Если ты не остановишь ее, я встану, — сказал он отцу.
Сюзанна выпрямилась.
— Анри, — сказала она, — ты здесь?
— Уходи, — ответил он ей, — тошнит от тебя.
— О! — простонала она, внезапно обезоруженная.
— Папа, скорее, пока она не бесится. Маленький человечек, задыхаясь, терял голову.
— Я сейчас уйду, — сказала Сюзанна.
Она вышла. Исчезла. Как сверхъестественное видение. Прежде чем выйти, она на миг заколебалась, задрожала; казалось, жизнь покидает ее.
Анри крикнул вне себя:
— Притворщица!.. Скорее займись ею, — сказал он отцу.
Месье Акк бросился было за ней, но запутался ногами в ковре, который смялся во время свалки, и упал.
Он всхлипнул:
— Черт!
Анри подумал, что сейчас засмеется; но он был весь разбит.
— Ба! — произнесла мадам Ано. — Да тут не видать ни зги.
У Анри было ощущение непоправимого.
Подавленный, не в силах двинуться с места, он угадывал очертания Юлии, распростертой в собственной рвоте.
Она лежала без движения. Омерзительный запах…
Месье Акк поднялся, побежал за Сюзанной.
Анри тихим голосом спросил у мадам Ано:
— Умоляю вас, посмотрите, не поранилась ли Юлия.
— Ничего не видать, — повторила старуха.
Но вскоре после этого:
— О-ля-ля! Да! Ну уж славно, да уж! Ну и чистота… И кто будет это все убирать?
Месье Акк появился в освещенном проеме двери. Он еле дышал.
— Слишком поздно, — сказал он, — она заперлась на замок.
— Помоги мадам Ано, боюсь, что Юлия…
— А ты сам-то? Как ты себя чувствуешь? Какой ужас!
Маленький человечек остановился: он остался у двери.
— Минутку, ох… — сказал он, — что-то мне нехорошо, ох… как тяжко!
Анри пробормотал:
— Если и он упадет в обморок, это будет полный букет… Сделайте же что-нибудь, зажгите свет.
Послышался звонок у садовой решетки.
Мадам Ано прислушалась и сказала:
— Это доктор Во.
— Вы откроете? — сказал Анри.
Ему было больно, и не оставалось
больше сил. Юлия неподвижно лежала на полу.Месье Акк сказал:
— У меня голова не выдерживает. Скажи мне, что я должен делать, Анри. Я уж и не знаю.
— Зажги свет, прошу тебя.
В кромешной тьме месье Акк попытался найти лампу.
Он стукнулся обо что-то, издал отчаянный крик, словно человек на пределе своих сил и нервов тоже.
Юлия беспомощно оставалась на полу.
В этой неразрешимой ситуации Анри весь погрузился в свою усталость.
— Разбилась лампочка, — всхлипнул месье Акк.
По дому раздавались шаги доктора Во.
Он остановился у двери в спальню.
— Не очень-то тут светло, — сказал он.
Умирающий голос раздался от тени на самом полу — это говорил месье Акк:
— Лампа разбилась. Мадам Ано, принесите свечу.
Доктор чиркнул спичкой.
— Плохо, — снова проговорил с пола умирающий голос.
— Вижу, — сказал врач.
Он указал на Юлию.
— Эта дама поранилась?
— Не знаю, — ответил голос.
— А вы, Анри?
Анри ответил слабым голосом:
— Мне лучше.
Часть вторая
Глава седьмая
Обычно сознание приходит к людям тогда, когда они включены в мир смысла.
Среди множества людей — лишь один, оторвавшись от смысла, вопрошает пустоту, не понимая, что он творит, не думая вовсе о множестве других людей.
Но однажды ответом оказывается женщина.
Он больше не вопрошает потерянно мрак.
Он мечтательно говорит себе, зная, что заблудился в грезах:
— Я искал… то, что я люблю!
Любит ли он? Несомненно: ибо он страдает в отсутствие любимого существа.
Он постигает при этом странную новую истину.
— Теперь всё изменилось, — говорит он себе. — Мне жестоко не хватает присутствия одной вещи. И в этой вещи не только сосредоточивается для меня вся ценность мира, но она вбирает в себя тревогу и вопросы, которые возбуждал у меня этот мир, и всю ценность, которую он представлял для меня! Прежде мне являлись две его стороны, вперемешку: одна сторона, угрюмо безмерная, безразличная, другая — вся из звездного света, что испускает пустота, — захватывающего, агрессивного света, предлагающего меру для моего существа. Но вот, подобно тому как во время прошлых войн в некоем времени и месте собирались, а потом растрачивались — бессчетно, словно волшебные богатства, — силы, накоплявшиеся долгие годы, — так все случайности, присущие разным людям, вдруг слились в одну и осуществились в одном из них. Вдруг в один-единственный миг в одной-единственной точке осуществилось это решение. Теперь уже не звездная пыль ночи — лес огней этого мира — предстает мне как продолжение, магическое зеркало меня самого, — но в самом разгаре дня ослепительный, жестокий блеск солнца! И вот! Вот — отныне — я уже не один/ Тревога, которую пробуждало у меня одиночество и спокойное безмолвие ночи, превратилась в тревогу от бесконечного ослепительного дня. Вчера я был ребенком, брошенным судьбой в глуши лесов. Сегодня я пламя — пожираемое — и пожирающее. Я есмь пламя, измеряющее себя по тому, кто жжет меня.