Ненавистный рыцарь на белом коне

Выдавив ещё несколько ругательств, Малуша резко развернулась и, конечно, задев моё больное плечо, резво унеслась куда-то в сторону конюшни.

На душе было препаршивенько. А ведь мелкая гадюка права. Кем мне быть? Пойти работать пахарем?! Жизнь обещала быть тяжёлой, но недолгой. Я нервно хихикнула. Выживать. Решила выживать – буду выживать.

В свете переживаний и физической боли я потеряла бдительность… Ведро помоев из окна замковой кухни с плеском вылились мне на голову, залепили глаза. Я кое-как обтёрла подолом платья лицо. Сверху слышалось неприятный раскатистый гогот в два голоса.

— А-а-а! — Заорала я не в силах более сдерживаться и до боли впиваясь ногтями в ладони. — К лешему «выживать»! Не могу больше!

Помои были последней каплей. Следующий отчаянный шаг я совершила до того, как полностью осознала что делаю.

Глава 14. Отчаянный шаг

Большой зал не охранялся. Стражники если и патрулировали внутри замка, то где-то дальше. Никто не ожидал, что кто-нибудь из слуг может ворваться в главный замковый зал. А обо мне вообще редко вспоминали.

В большом зале оказались двое – Брэнот изТьери, сын лорда Винсента изТьери, граф Макотский и его незаконнорожденный старший брат, выполняющий функции кастеляна. Оба стояли и о чём-то оживлённо беседовали. Но при виде меня резко замолчали и обернулись. Учитывая мой видок, эффект, наверно, был тот ещё.

Я заговорила и при этом отчего-то смотрела не на Брэнота и даже не на байстрюка, а на висящий над троном-креслом герб белого единорога.

— Я пользуюсь правом поменять своё решение и меняю его. Я принимаю ваше предложение руки и сердца, лорд Брэнот.

Повисло гнетущее молчание.

У сэра рыцаря будто перехватило дыхание, выглядел он, по крайней мере, как выброшенная на берег рыба. Я стояла с серьёзным выражением лица, но внутри смеялась и торжествовала. Словил?! Попал в ловушку своей напускной порядочности! Ну, как будешь выкручиваться?

Стоящий рядом Дарек заметно побелел и повернулся к брату.

— О чём лопочет эта безумная?

— Я просил руки дамы Фотинии, она отказала, но сегодня решила передумать, — нехотя пояснил лорд, было видно с каким трудом ему даётся каждое слово.

— Есть сроки, — не унимался байстрюк.

— Пяти дней ещё не прошло, — отозвался Брэнот.

— Всё равно это немыслимо! — Воздел руки к небу кастелян, его впалые щёки побагровели от прилива крови. — Если свидетелей не было…

— Я просил руки дамы Фотинии при своём оруженосце и сэре Радигосте, — оборвал внебрачного сына своего отца лорд Макотский. — Оставь нас, Дарек.

Кастелян шумно вышел. Я продолжала стоять напротив графа Макотского, или лорда Макотского? Если его батюшка был лордом, то, наверно, всё-таки лорда, или это собирательное обращение? Да, скорее второе, а граф — это титул. Хотя в общем, какая разница.

— Не нашлось ни одной подходящей дохлой лошади? — После долгого молчания произнёс Брэнот.

Пикироваться с ним ни сил, ни настроения не было. Хотелось поскорее смыть помои и грязь, а вот сон почему-то, видимо от притока адреналина, как рукой сняло. Я развернулась и покинула большой зал, оставляя неподвижно стоящего Брэнота. Останавливать меня никто не кинулся.

Утром разбудилась от пряного запаха пирога. Неужто Драгомира…

— Это я вам из дома кусочек захватила, — развеяла мои фантастические догадки Дарена. — Дай вам Бог, дама Фотиния, за чудо лекарства и за помощь. Раточка уже совсем оправился. Вовек доброты не забуду.

— Полно, — запротестовала я словечком Дарены. — Я очень рада, что ребятёнок выздоровел, он такой у вас славный. А что это слуги толпятся на улице.

Дарена выглянула в окно, где кучковалась замковая челядь.

— Видать, вестей ожидают. Молодой лорд с утра отправился в графство изКляри. Наверно к отцу леди Милены договариваться о свадьбе. Они бедолаги всё никак с помолвкой не определятся. Говорят, отец леди, граф изКляри, желает, чтобы молодые непременно обручились в день осеннего равноденствия, а молодым-то невмоготу, хоть завтра под венец.

Вот как? Заторопился, испугался, что я востребую его в мужья? Больно нужен!

В дверь как-то неожиданно постучали. Мы с Дареной переглянулись, служанка открыла – на пороге стоял Часлап Плешивый.

Мои покои – проходной двор что ли? Кто угодно может зайти, кто угодно может под дверью нагадить…

— Дама Фотиния, — лоб Часлапа прорезали поперечные морщины, было заметно, что слова даются ему с трудом, — Не серчайте за прошлое, проявите великодушие, забудьте обиду.

Эээ.. Знатно я его видать приложила. Но этот вариант лысовласки мне нравится определённо больше прежнего.

— Забудем прошлое, — я снисходительно махнула рукой. — Ну и ты, это, прости за то, что ударила.

— Будет. Былое былому, — качнул пострадавшей (и видать сильно) головой Часлап Плешивый.

В комнате воцарилась молчание. Я стояла, сомкнув перед собой пальцы в замочек и глядела на конюха, тот нерешительно переминался с ноги на ноги, но упорно не желал удаляться, а с боку топталась Дарена в той же позе, что и я. Как там говорят, когда люди разом умолкают, ангел пролетел или ещё кто? Пошла третья минута тишины. Нарушила молчание Дарена.

— Дама, Фотиния, Часлап хотел просить вас помочь с его нерождённым ребёнком. Я, ни во гнев будет сказано, поделилась новостью о Радочке и Часлап решился просить вас о том же…

Ах, вот в чём дело. Значит лысовласка не совсем свихнулся. Что ж такое объяснение его поведению более логично, вот только помочь я не могу.

— Не, это не то же самое, — запротестовала я. – Часлап, прошу прощения, но я не повитуха. Я никогда не принимала роды, да и сама не рожала.

Конюх понял по-другому.

— Дама Фотиния, не гневайтесь, сделайте одолжение несчастному отцу. Мой первенец скончался едва появился на свет. Я был недостоин и Бог забрал его.

— Часлап, — я сделала как можно более дружелюбное лицо, — я правда очень сочувствую, что так вышло с вашим первенцем, но я и правда не повитуха. У ребёнка Дарены был грипп, наверное, и мои таблетки помогли, но что я могу…

Часлап не дал мне договорить и бухнулся на колени. От неожиданности я даже подпрыгнула.

— Прошу… — простонал он.