Необратимость
Шрифт:
Затем он переключает свое внимание на коробку с коржом для пирога, прижатую к моей груди.
– Хороший выбор.
Мои губы растягиваются в улыбке, когда я отступаю в сторону, позволяя ему войти.
– Я не знала, придешь ли ты.
– Я сказал, что приду, - говорит он, переступая порог и стряхивая капли дождя с волос.
– Твой ответ был неопределенным.
– Правда?
– Он фыркает, пряча руки в карманы своих влажных синих джинсов.
– Думаю, в следующий раз я отправлю тебе миллиард эмодзи.
Я закрываю дверь и поворачиваюсь
Какое-то мгновение мы смотрим друг другу в глаза, и меня захлестывает волна уязвимости. Айзек стоит в моей квартире, ожидая, пока я приготовлю ему ужин, и это кажется… интимным. Даже более интимным, чем те компрометирующие позы, которые мы разделили две ночи назад, что кажется нелогичным. И все же с каждым взглядом, каждым прикосновением и каждым разделенным моментом эмоциональная связь между нами становится все глубже и глубже, и я не могу понять ее до конца.
Нервная энергия переполняет меня, заставляя мои слова звучать неуверенно.
– Эм… ты говорил, что скучаешь по куриному пирогу.
Он слегка хмурится, бросая взгляд на коробку с коржом, зажатую у меня подмышкой.
– Ты помнишь об этом?
Кивок.
– Сара готовила его для тебя.
При звуке ее имени он заметно напрягается и сглатывает.
Он не отвечает.
– В общем, я подумала, что мы могли бы поговорить. Ну, знаешь… пообщаться.
– Прикусив губу, я прохожу мимо него на кухню, заставленную шкафами.
– В одежде?
– Не понимаю вопроса.
Я ухмыляюсь, доставая ингредиенты из упаковок.
– Ты быстро добрался, - говорю я.
– Я помешала твоему преследованию?
– Я был неподалеку.
– Айзек бросает взгляд на кухонный высокий стул, как будто если он сядет, это как-то усугубит момент. Придаст нашим отношениям новый вес, другой смысл. Спустя мгновение он садится, упираясь локтями в столешницу.
– Как прошло свидание?
Отводя глаза, я качаю головой и достаю нож для разделки.
– Я же говорила, что моя встреча с Джаспером - это не свидание.
– Ты надела платье?
– Нет. Толстовка и джинсы.
– Волосы распустила?
Я удивленно смотрю на него и кладу стебель сельдерея на разделочную доску.
– Да.
– Он покойник.
У меня вырывается смешок.
– Поверь мне, я не заинтересована в возобновлении отношений. Это был чисто деловой разговор. Платонические отношения.
Он следит за тем, как нож нарезает овощи.
– Так в чем же был смысл?
– Завершение, я думаю. И он хочет, чтобы я вернулась в модельный бизнес.
– Я разворачиваю пачку масла.
– Я подумываю об этом.
Айзек складывает руки под подбородком, наблюдая за тем, как я порхаю по кухне.
– Почему?
– Не знаю. Некоторые аспекты индустрии казались удушающими и пустыми - люди, отдающие приказы, отрепетированные позы и улыбки, - но бывали моменты, когда я чувствовала себя частью чего-то большего. Я не был невидимкой. Люди видели меня, понимаешь?
Его брови сходятся на переносице.
– И
этого достаточно, чтобы ты захотела вернуться?– Не совсем, - признаю я, прижимаясь к столу.
– Скорее… Я не хочу провести остаток жизни, гадая о том, как бы все повернулось, если бы я продолжила занималась этим. Что, если я смогу сделать это на своих условиях?
– Я пожимаю плечами, отводя взгляд.
– В пятницу состоится большой подиумный показ. Джаспер потянул за ниточки, чтобы я приняла в нем участие. Думаю, я хочу попробовать, а потом решить, подходит ли мне этот путь.
Его выражение лица мрачнеет.
– Ты хочешь отправиться в путешествие по дорогам памяти со своим бывшим?
Нахмурившись, я качаю головой.
– Нет, это не так. Он не будет представлять меня в профессиональном плане. И в личном плане между нами все кончено. Он с Эллисон, а я с… - Мои слова обрываются на полуслове. Я моргаю и прочищаю горло.
– Шоу пройдет здесь. Оно будет идти только один день. И, возможно, я просто хочу доказать себе, что больше не собираюсь убегать.
– А как же жуки?
– Жуки?
– Я морщу нос.
– Да. Эверли, которую я знаю, - ученый. Она мечтает об открытии новых видов жуков и бабочек, а не о модных тенденциях.
Я делаю паузу, обдумывая это заявление.
Это то, чего я хочу.
Но это кажется далеким воспоминанием, омраченным беспомощностью, которую я испытала в плену. В этом жестоком, темном месте, охваченная отчаянием, я жаждала свободы, чтобы исследовать, делать открытия, которые имели бы значение. Я хотела помогать людям, нести свет в мир любым доступным мне способом.
Сейчас, когда я стою здесь, груз моих несбывшихся мечтаний ощущается тяжелее, чем когда-либо. Еще одно печальное напоминание о том, кем я была раньше.
– Я действительно этого хочу, - говорю я, восстанавливая дыхание и возвращаясь к нарезке овощей.
– Я хочу помогать людям, менять жизни. Но это выходит за рамки энтомологии. Я хочу быть голосом тех, кто не может говорить за себя. Я просто не уверена, что уже не слишком поздно для этого.
Я понимаю, что ищу совета у человека, который так же потерян, как и я.
Но Айзек, кажется, смягчается. Он изучает меня с другой стороны стола, медленно снимая с себя промокшую кожаную куртку и опуская ее на соседний табурет.
– Ты молода. Еще ничего не поздно.
Мои губы подергиваются, я продолжаю работу.
– Я думала о психологии.
– Ты любишь поговорить.
Еще одна сдержанная усмешка.
– В этом-то и дело. Я два года выступала в роли импровизированного психотерапевта, пытаясь помочь тем людям, у которых не было ни единого шанса. Обсуждала с ними их страхи, выслушивала их сожаления. Пыталась дать им хоть что-то, за что можно было бы ухватиться в месте, где не было никакой надежды.
– Я запинаюсь, нарезая морковку, чувствуя крепкую хватку тех воспоминаний и ледяной холод призраков, оставшихся позади.
– Я не смогла спасти никого из них. Ни одного.