Непарадигматическая лингвистика

Sь – принадлежит к древнейшим s-овым партикулам; возможно, входит в ряд с k– или t-;

Se – принадлежит к древнейшим s-овым партикулам; так-же, возможно, входит в ряд с k– или t-;

Tak (ovъ) < ta + ko + vъ;

Tъ – примарная партикула, может восходить к и.-е. *tod;

Tъtъ < tъ + tъ;

Tolikъ < to + li + ko/ъ;

Vьchakъ (?) < Vьs + a + kъ(o);

Vьchъ < vьs + j(o), первая составляющая, по всей вероятности, имеет не-партикульную принадлежность.

Вопросительные местоимения:

Cь

to < *kuai + t(o); на славянском уровне состоит из двух партикул: Cь + to;

Cь

jь < *kuai + jo; на славянском уровне состоит из двух партикул: Cь + jь;

Kъto < *kuai > ka > kъ + to;

Kъjь < *kuai + j(ь).

Неопределенные и отрицательные местоимения:

Boedin (as) < bo + (j) + ed + i + nъ;

(J)edinъ < (j)ed + ьnъ > in-;

Jьnъ < jь + n(ъ)-;

Jьnakъ < jь + n(ъ) + kъ;

Nekoterъ < Ne + *kuao + ter/tor.

Последний формант относят к праязыковой архаике;

Nekъto < ne + kъ + to;

Nekъjь < ne + kъ + jь ;

Nikъto < ni + kъ + to;

Nikъjь < ni + kъ + jь;

Nicьto < ni + cь + to.

В самом начале нашей монографии говорилось о «конструкторе», создающем из единичек-партикул разные комбинации, которые и являются «словами» коммуникативного фонда. Ясно было также, что со временем порождающая сила конструктора ослабевает и вводятся в обиход (действительно «застывшие») словоформы знаменательных слов.

Анализ общеславянских местоимений проводился выше, в частности, и со специальной целью – обнаружить в них элементы, которые не могут считаться партикулами потому, что партикулы должны повторяться и входить в «конструктор» хотя бы несколько раз.

Такие элементы, как нам кажется, были обнаружены. Это —

*m-

*nos-

* suae-

*tuo-

*vos-

*sam-

*vьs-.

Выявление этих элементов, о которых пока мы не можем сказать, какому лингвистическому миру они принадлежат – миру коммуникативного фонда или миру знаменательных слов, мы считаем неким, пусть незначительным, результатом нашего исследования.

4

Необщеславянские местоимения будут представлены как складывающиеся из соответствующих «кубиков» конструктора, в виде списка, организованного в алфавитном порядке. Описание их строения см. в Приложении № 4.

Естественно, что следующим этапом работы, для которого, собственно, и приводился список местоимений и неместоименных примарных и кластерных собраний партикул, должно быть выведение более краткого «первичного» списка тех минимальных единиц, из которых и составлен славянский коммуникативный фонд. Лингвистический интерес при этом представляет таксономическая дистрибуция этого списка, которая, по нашему мнению, есть продукт более позднего развития общеславянского и отдельных славянских языков и групп.

Список примарных партикульных единиц славянского коммуникативного фонда в нашей книге помещен в Приложениях № 1 и 2.

Выводы

Сделать какие-либо достаточно серьезные выводы из этой книги очень сложно, потому что затронутые в ней вопросы на самом деле очень важны и автор предпочитает – вероятно, в силу своих собственных возможностей – эксплицировать возникающие проблемы, а не решить их с требуемой степенью глубины.

Я думаю, что микрорешения гораздо более доступны лингвисту, чем макрорешения, которые иногда кажутся смешными в своей заносчивости. Можно вспомнить тут и положение К. Поп-пера о том, что базовые концепты неопределимы в принципе.

Но, как кажется, дело здесь коренится и в другом. В сущности, описывая глубинное существование языка, мы описываем самих себя и описываем это на языке же. Итак, мы не можем выйти за пределы, начерченные нам изначально. Поэтому избитое и тривиальное положение о том, что «рыба еще не ихтиолог», приписываемое то одному ученому, то другому, можно понимать не только как насмешку над «рыбами», а как невозможность самоописания. Поэтому положение исследователей-лингвистов, быть может, гораздо сложнее, чем настоящих «ихтиологов», описывающих нечто, находящееся извне.

Таким образом, то, что ниже нами предполагается как Выводы, в известном смысле можно сравнить с жанром «Положения, выдвигаемые на защиту». И только.

1. Итак, предполагается, что в языке крутятся две «шестеренки»: та, что является основой слов знаменательных, и та, из чего в дальнейшем создается коммуникативный фонд. В этом смысле я предполагаю несколько иное деление, чем у Ф. Адрадоса,

К. Шилдза и их предшественников, начиная от Ф. Боппа. Так как деление исходных единиц на два класса – глагольно-именные и прономинально-адвербиальные – все же ведет к привычной частеречной таксономии, однако сильно укрупненной, то единицы коммуникативного фонда в нашей книге именуются партикулами. Тем самым я подчеркиваю их принципиальное отличие от привычных таксономических частиц, которые могут по своему происхождению и не быть партикулами, и не состоять из них. Это и не «служебные слова», происхождение и формирование которых также достаточно разнообразно. Их строение, как правило, моносиллабично, для славянского мира оно описывается как CV или только V. В немецкой лингвистической традиции (а в нашей книге несомненно прослеживается влияние классической немецкой школы младограмматиков, «телеологов» и лингвистов начала ХХ века) говорится в таких случаях в основном о согласном, Stammlaut.

2. Сколько же в нашем языке (в наших языках) элементов, из которых в дальнейшем возникают знаменательные слова и частеречные классы? Как представляется, их бесконечно много. Десятки и даже сотни тысяч. А сколько – для каждого индоевропейского языка – мы знаем партикул? Очень немного, просто мало – примерно до двух десятков единиц при любой классификации. И, что самое поразительное, число их практически не меняется. Новые не возникают! Значит, где-то здесь заложена одна из основных языковых тайн, разгадать которую пока еще невозможно. Обычно те лингвисты, которые ощущали роль партикул в языковой истории, называли их «дейктическими частицами». Я избегала и избегаю этого определения, так как оно претендует на слишком близкое знакомство с функциональной семантикой единиц языка эпох, слишком для нас отдаленных.

3. Партикулы участвуют во многих языковых системах, создавая то, что мы теперь называем словами и словоформами. Из них создаются тематические компоненты основ, а потом к основам – из того же набора – прибавляются флексии, может быть, состоящие из нескольких сливающихся затем единиц. Мы видим, как из этого же набора возникают категориальные показатели, примыкающие к «хозяину» как справа (например, аугмент), так и слева. Наиболее сложным видом потенциально определяемых партикул являются так называемые клитики, так как, несмотря на огромное число исследований, до сих пор не определено, как отличить клитику от не-клитики и как фонология слова связана здесь с синтаксической интонацией. Из партикул создаются парадигмы. Парадигмы имени, глагола, прилагательного. Большинство местоимений (кроме местоимений 1-го и 2-го лица) целиком состоят из партикул. Из них же стоят и многие «местоименные» наречия. Так, в истории языка просвечивает былая агглютинация.

4. Таким образом, партикулы, оставаясь исходно неизменными, могут налагаться друг на друга, контаминироваться, перекомбинироваться, подвергаться ре-анализу, наконец, менять свои позиции во фразе. Одни и те же партикулы могут «прилипать» к будущим глагольным формам, к будущим именным, могут создавать союзы, традиционные частицы, наречия. Могут как бы «перебегать» из одной парадигмы к другую. Поэтому наша книга и имеет подзаголовок «История блуждающих частиц».

5. Неизменность. Циклы. Преобразования. Эти противоречивые свойства характеризуют партикулы в их истории. Но интересно то, что их свойства – присоединяться (хотя бы друг к другу) и менять свои позиции – должны были бы продолжаться и стимулировать возникновение новых парадигм и новых партикулярных сочетаний. Однако этот почти детский «конструктор» на каком-то этапе начинает приостанавливать свой механизм. Для славянского мира это примерно XVI век. Очевидно, что для создания языковой истории начинают действовать какие-то новые механизмы, о которых я писать не хочу, так как все предположения по этому поводу остаются на уровне догадки.