Непокорная для тирана

— Он старый! — огрызается девушка. Ну хоть плакать перестаёт.

— То есть Валиев не старый? — недоумеваю логике. В отцы ведь годится!

— Кристина! — рычит мужчина, пугая ребенка.

— Я лучше умру… Умру… Умру! — впадает в крайность Жасмин. Выпустив меня, качается из стороны в сторону и повторяет одно слово.

Пересаживаюсь на диван и недоуменно смотрю на застывшего над ней мужчину. Одно дело, когда человек плачет, а тут… Что делать? Водой окатить? Пощёчину дать? Вроде в каком-то фильме видела, так в чувства приводят.

Валиев отходит к серванту, откупоривает виски, наливает в стакан. Закатываю глаза, нашёл время пить. Только хочу попросить и мне плеснуть, но мужчина подходит к Жасмин, садится на корточки и, придержав за подбородок, заставляет выпить. Вот он. Тот самый развратитель малолеток! Научит топить горе в бутылке и сопьётся ребенок.

Девушка давится, кашляет, хрипит, сипит. Но благо перестаёт бубнить и качаться. Дышит тяжело и смотрит на нас более осмысленным взглядом.

— Простите, — выдает глухо и, поднявшись, в струнку вытягивается. — Я уйду немедленно.

— Я отвезу и поговорю с родителями. Наш разговор останется в этой комнате.

— Вы не знаете моего брата, — тихо и обреченно выдыхает девушка, роняя голову на раскрытые ладони.

— Знаю я его прекрасно, — цедит сквозь зубы Саид. — Лично с ним поговорю, не посмеет тебя тронуть.

— Уверен? Ты ведь никогда не узнаешь, что происходит за закрытыми дверьми чужого дома, — хмыкаю и нарываюсь на очередной тяжёлый пронизывающий взгляд. Поджимаю губы, вот что я сказала такого? И да, мне жалко девчонку. Вот такая я дура.

— Просто отпустите, я уеду из города, — Жасмин поднимает глаза и с мольбой смотрит на меня.

— Может, придумаешь альтернативный выход из положения? — спрашиваю, прекрасно понимая, что сама тут на птичьих правах и вряд ли повлияю на решение мужчины.

— Ты ей волосы собиралась вырывать, теперь защищаешь? — рычит Саид, потеряв терпение. — Я всё сказал! Иди собирай вещи!

Жасмин пулей вылетает. И вот я что-то не уверена, что всё закончится мирно. Перевожу взгляд на мужчину. Он, словно зверь в клетке, ходит из угла в угол. Злится.

— Почему ты не хочешь её отпустить? — спрашиваю тихо.

— Потому что я несу за неё ответственность. Если она сбежит, её отец придёт спрашивать с меня!

— Но ведь эту сделку заключил не ты, а твой папаша.

— Это уже не важно. Сейчас я главный в доме, и спрос с меня. Родители били, обижали тебя? Поэтому ты оказалась в детском доме? — меняет тему и, подойдя ближе, нависает.

— Опять ты об этом! — раздражаюсь я и пытаюсь встать, но он, выставив руки по обе стороны от меня, запирает. — Сколько можно, Саид!

— Ты слишком много знаешь о домашнем насилии, куколка.

— У меня были замечательные родители. Папа умер в пожаре, мама от болезни. Другие родственники отказались забирать к себе, и нас с Кириллом отправили в детский дом. Мы закончили копаться в моём прошлом? — чеканю холодно, скрещивая руки на груди.

— Нет, не закончили. Ты проиграла мне желание. И я хочу знать, кто тебя бил! — не отстаёт упёртый мужчина.

— Жасмин зашла позже оговоренного тобой времени на целых три минуты. Это ты проиграл мне желание. И я хочу аннулировать наш договор! Всё кончено, Валиев! — тоже не собираюсь тут ему душу раскрывать.

Глава 21 Кристина

— Хочешь аннулировать сделку? — с прищуром переспрашивает Саид, а в тёмных глазах бушует яростная бюря.

Он таким бешеным был в номере, когда атомным ледоколом шёл на меня. И я сжималась, готовясь к удару. К гневу.

Сглатываю и киваю. Упрямо губы поджимаю. Жду. Правда, не знаю чего. Что он откажет или согласится. И не знаю, какой ответ меня устроит.

— Хорошо. Если ты расскажешь то, что скрываешь, я забуду о нашем договоре и о деньгах.

— Серьёзно? Тебе так важно узнать моё прошлое? Оно не стоит ста тысяч долларов!

— Я хочу знать о тебе всё, Крис. Расскажи, и уже завтра вернёшься в Петербург, — играет желваками Саид.

— Мой первый опыт в отношениях был на первом курсе института. Я познакомилась с мужчиной. Со взрослым, опытным, умным, солидным мужчиной, — отвернувшись к окну, скрещиваю руки на груди. — Он умело мной манипулировал. Я влюбилась по-детски глупо и наивно. Верила каждому его слову. Правилам его следовала. А если нарушала, он наказывал. Сначала лишением встреч и игнором. На моих глазах он мог начать ухаживать за другой девушкой. А я умоляла его не бросать меня, обещала соответствовать его требованиям. Потом мы начали жить вместе. И правил стало ещё больше. Я была зависима от него. Постепенно наказания менялись. Он не избивал, но мог ударить по лицу, пнуть, толкнуть или, схватив за волосы, куда-то отвести, чтобы показать мой косяк. Но чаще всего унижал словами. Он любил повторять, что воспитает меня, раз родители не смогли. И говорил, что кроме него я никому не нужна. Это было правдой.

Вздрагиваю и замолкаю, когда Саид бесшумно подбирается и сжимает в объятьях.

— Когда я забеременела и рассказала ему, он сунул деньги и отправил на аборт, — продолжаю тихо. Мужские руки исчезают. Зябко ёжусь, потеряв тепло, но упорно смотрю в окно. Не хочу видеть жалость к себе. — Наверное, именно этот момент открыл мне глаза. Я не сразу смогла уйти от него. Уходила, он угрозами возвращал. Один раз мы прямо на улице подрались, и его забрала полиция. Я написала заявление, хотела добиться запрета на приближение. Но деньги в нашем мире решают многое. Мои заявления терялись или мне звонили с угрозами сами полицейские, требовали забрать документы. Кирилл в армию собирался. Не знаю как, но он договорился с местными фермерами и спрятал меня. Я полгода жила в глухой деревне, недалеко от гарнизона, где служил брат. Помогала фермерам в обмен на жильё и еду. Не знаю, как бы дальше сложилась моя жизнь, но он женился и переехал в другую страну.

— Ты избавилась от ребенка? — глухо спрашивает.

— Да…

Я не сразу понимаю, что Саид ушёл. Просто стою у окна, прибывая в своём прошлом. Только когда слышу женские вопли с улицы, разворачиваюсь и вижу, что осталась в кабинете одна.

Поправляю свой брючный костюм, волосы приглаживаю. Собираюсь с духом и распрямляю плечи. Подхватываю кулёк с сокровищами — мало ли из кабинета пропадут, тогда точно меня обвинят, и иду на звук громких голосов.

А во дворе в самом разгаре второй акт Марлезонского балета. Сара держит Жасмин, Жасмин прижимает к груди мешковатую сумку с вещами, свободной ладонью держится за красную щёку. Явно получила пощёчину от несостоявшейся свекрови. Над ними возвышается Валиев. Остальные домочадцы наблюдают с крыльца и не лезут.

— Отпусти её! — зловеще тихо цедит Саид. И холодок по спине от его тона ползёт. Нет, я рада, что на меня он исключительно орёт. Чем тише Валиев, тем злее.

Матушка, похоже, придерживается моего мнения, потому что разжимает свои клешни. Жасмин отбегает и прячется за Саида.

— Кто ты? — спрашивает мужчина, нависая над матерью. — Я не узнаю тебя. Кем ты стала? Рядом с тобой из пятерых детей остались двое. Старшего сына похоронила. Дочь знать тебя не желает. Меня ты потеряла. И вместо того чтобы раскаяться и попытаться всё склеить, объединить, восстановить — разрушаешь дальше.