Неправильный боец РККА Забабашкин 3

Оказавшись внутри, осмотрелся и предложил Садовскому следовать за мной к левой лестнице, что вела наверх. Но тот, стараясь не упасть, подбежал, прыгнул к стенке и опёрся на неё рукой. А всё потому, что какой-то умник включил в здании больницы свет, который по какой-то неведомой причине работал в полуразрушенном городке.

И всё было бы ничего, вот только моя проблема с глазами никуда не исчезла. И когда свет зажегся, то вместе со слезами, появившимися на глазах, я понял, что свои солнцезащитные очки давным-давно где-то потерял.

— Лёшка, что с тобой? Ты ранен? — подбежал ко мне Садовский.

— Почти, — ответил я и пояснил: — Не вижу ничего, — закрыл глаза и, стараясь сориентироваться, махнул рукой в сторону дверей: — Давай-ка, браток, на выход. Будем наших прикрывать с улицы. А то тут я не боец.

В здании раздавались выстрелы. Подошли к вестибюлю, пропустили группу бойцов и собрались было выходить, как услышали громкий крик «Ура!». А вместе с бегающие по этажу бойцы по цепочке стали передавать: «Замкомдив Селиванов и наши раненые командиры живы!».

— А медсёстры?! — крикнул я бойцу, что стоял вдалеке.

— Откуда мне знать? — крикнул тот и побежал по лестнице наверх.

Я тяжело вздохнул и, посмотрев в сторону Садовского, сказал:

— Отступление отменяется. Пошли Алёну искать и других женщин. Действуем, как договаривались: ты стреляешь и падаешь, а потом стреляю я.

— А ты сможешь? — усомнился тот.

На что я отвечать не стал, а проскрежетал зубами:

— Вперёд!

Сопровождающий, очевидно вспомнив, в каком неадекватном состоянии я сейчас нахожусь, спорить не стал, и мы направились вправо по коридору в сторону лестничного проёма. Я шёл в метре позади чуть правее Садовского и, прищурившись, старался максимально сосредоточиться, чему, к сожалению, очень мешали потоком льющиеся из глаз слёзы.

Из-за этих слёз видно, что происходит вокруг, мне было плохо, тем не менее общая картина, в общем-то, была ясна — хаос. Переступая через лежащие на полу и ступенях тела, через куски камня, дерева и осколки стекла, я старался не прозевать предупреждения помощника о том или ином препятствии.

«Атака практически слепого, что может быть глупее в жизни?» — витала в голове мысль, которую я всячески отгонял напоминанием о том, что «Клубничку» я должен спасти во что бы то ни стало.

По мере того, как мы поднимались на второй этаж, звуки взрывов гранат и выстрелов нарастали. Однако, как только лестница почти окончилась, и моя нога ступила на предпоследнюю ступень, всё неожиданно стихло.

Это было так неожиданно, что Садовский встал как вкопанный.

— Это что, мы с тобой умерли, что ль? — прошептал я в недоумении.

Тот кашлянул, повёл винтовкой из стороны в сторону, присел, высунулся в коридор и негромко ответил:

— Кажись, нет.

— А чего тогда так тихо?

— Сейчас узнаем, — пообещал тот и крикнул: — Эй, славяне, есть кто живой?

— Есть! — раздался крик ему в ответ.

А потом второй:

— Мы есть, а немцев нет!

— А где они? — вступил в разговор я.

И тут раздался голос сбоку:

— Кого положили, а кто и утёк, в окна попрыгав.

Голос был знаком и мне показалось…

— Товарищ командир?

— Я это, Лёшка, я! — закричал Воронцов, — Ай, чертяка, молодец! Как ты немцев хорошо проутюжил! Все с дырками во лбу! Нам почти ничего не осталось, — радовался он. Затем чуть приобнял меня и сказал моему сопровождающему: — И ты молодец Садовский, что его уберёг! Хорошо присматривал! Объявляю тебе благодарность!

— Служу Советскому Союзу! — ответил тот, чуть подтянувшись.

Я тоже обрадовался, что лейтенант госбезопасности жив и относительно здоров, и поинтересовался судьбой медсестёр и вообще медиков.

— Нет тут наших медиков, Лёшка. Они все в Новске, в школе, что немцы тоже используют как госпиталь. Здесь только раненые немцы, да наши командиры — замкомдив Селиванов с Лосевым. Их сюда подлечить привезли, они в палате лежат. Тут вроде бы как основной их госпиталь на этом направлении.

— А комдив Неверовский?

— Погиб смертью храбрых, ещё в Новске, — тяжело вздохнул лейтенант государственной безопасности. — А вот замкомдив и командир разведки только ранения получили. Подробностей не знаю, только начал разговаривать с ними, а тут доложили, что ты внизу находишься. Вот я и пошёл тебя встретить.

— Хорошо, что немцы их не убили при отступлении.

— Да некогда им было — свои шкуры спасали. Мы слишком быстро сюда наведались. Вот они в суматохе про них забыли и не добили. Не до этого им уже было. Срочно драпать им пришлось. Да так, что только пятки сверкали.

— И много убежало?

— Да почти никто. Все, кто попрыгивали вниз и не переломались, рванули к скверу. А там я засадный отряд оставил. Так что почти все гады полегли, — ответил тот. И добавил: — кстати, о тебе подполковник Селиванов первым делом спрашивал. Просил, чтобы ты к нему подошёл, если можешь. Ты можешь? — и тут он чуть отпрянул от меня, а потом всмотрелся и забеспокоился: — Что-то ты совсем плохо выглядишь. Опять ранение получил?! Ты плачешь! Алёша, где болит?

Пришлось вкратце рассказать про потерянные очки, а также напомнить о том, что болит у меня везде.

— Однако это не повод не идти к командованию, раз уж зовут, — закончил я свою речь и попросил меня проводить к подполковнику, тем более что мне было, что ему сказать.

Воронцов взял меня под руку и повёл по коридору. Шагов через тридцать мы подошли к палате. Лейтенант госбезопасности открыл дверь, заглянул туда и, отпрянув назад, сказал: — Не сюда, — а потом крикнул кому-то: — Ромашин, тут раненый. Выведите его из палаты и отведите к остальным.

— Есть! — ответили за спиной.

— Не в ту дверь зашли, Лёшка, — усмехнулся Воронцов, показывая рукой направление.

И тут неожиданно, со стороны лежащего в палате раздался хрип:

— Забабаха!

Стоящие рядом бойцы удивлённо посмотрели в ту сторону, а потом перевели взгляды на меня.

Я же даже бровью не повёл. Я прекрасно помнил, что уже сегодня пару раз поехал «крышей» и больше на галлюцинации внимания обращать не хотел.

Однако эта галлюцинации попалась какая-то настойчивая и продолжила кричать, причем с немецким акцентом:

— Забабаха!

— Лёшка, это тебя, что ль, немчура какая-то зовет? — наконец выйдя из ступора удивленно произнёс Воронцов.

— Забабаха!

— Не обращайте внимания, товарищ лейтенант государственной безопасности. Это покойный, — ответил я, поправив болтающийся за ухом бинт.

— Покойный? — удивился тот.

— Ага, покойный, — беспристрастно подтвердил я.

— Но он же вроде бы говорит.

— Ну, гм, что я могу с этим сделать?! Иногда они разговаривают.

— Забабаха! Забабаха! — не успокаивалась неадекватная галлюцинация. — Забабаха!