Неправильный боец РККА Забабашкин 3

— И что нам делать?! — ни к кому конкретно не обращаясь, спросил я вслух, прекрасно понимая, что ответа на этот вопрос не будет.

И, разумеется, внятного ответа от братьев по оружию не последовало.

Но быстро меняющаяся ситуация сама подсказала, что делать.

На горизонте появилась новая цель.

А точнее сказать, не на горизонте, а из-за угла, соседствующего с больницей здания. Именно оттуда на полном ходу вылетел немецкий бронетранспортёр.

Эту цель, как легитимную, мои помощники распознали сразу.

— Лёшка, стреляй, — крикнул Садовский.

— Ложи их, Лёха! Пали как умеешь! Пали, как давеча немецкие танки остановил! — поддержал его Апраксин.

Да я обрадовавшись, что наконец-то могу быть полезен и точно уничтожу немцев, а не своих, быстро приложил приклад к плечу, положил палец на спусковой крючок и прицелился.

«Ханомаг», закованный в броню и вооружённый пулемётом, был неуязвим для наших бойцов. А вот я его все уязвимые места прекрасно видел, ибо подобные бронетранспортеры за последние несколько дней я останавливал не раз.

Сейчас мне было нужно решить, в кого стрелять: в водителя, что был спрятан за бронированным листом, но, наблюдая за дорогой в щель, был уязвим для пули. Или всё же в пулемётчика, чья голова торчала из кузова?

Решив, что для дела будет правильней заткнуть в первую очередь пулемёт, чтобы он нанёс как можно меньший урон наступающим красноармейцам, прицелился в фуражку, что была надета на голову врага, и…

И когда эта самая фуражка вместе с головой чуть повернулась в профиль, то узнал в этом профиле Воронцова и чертыхнулся.

— Что там, Лёшка? — не понял Садовский. — Не можешь прицелится?

— Могу, — вздохнул я. — Но не хочу.

— Почему? — не понял тот.

Однако ответ на этот вопрос не заставил себя долго ждать, потому что в этот момент Воронцов открыл огонь по окнам больницы.

Мы, все вчетвером, стали наблюдать, как пули обильно поливают окна здания.

Боясь, что всё это может быть вновь плодом моего больного воображения, я на всякий случай уточнил:

— Товарищи, броневик стреляет по окнам или нет?

Красноармейцы подтвердили, что стрельба идёт.

А Апраксин даже добавил:

— Наша трофейная техника. Та, что в лагере захватили.

И этого для меня было вполне достаточно, ибо стало прекрасным ориентиром. Я логично рассудил, что если Воронцов ведёт стрельбу по больнице, то там находится противник.

Жить в одночасье стало легче и даже, можно сказать, веселей.

Глава 13

Тот кто есть

… сразу же открыл поддерживающий огонь. Садовский тоже не растерялся и принялся подавать мне обоймы. Я же вёл стрельбу в первую очередь по тем, кто пытался огрызаться нашему шквальному огню.

Через секунд пятнадцать я услышал громкий крик «Ура!», раздавшийся с разных сторон. А вместе с ним увидел, как к больнице побежало множество групп бывших военнопленных с винтовками в руках.

— Ура! — поддержал я их криком, и собрался было рвануть вперёд.

Но вовремя вспомнил, что я не совсем адекватно могу оценивать реальность и на всякий случай повернулся к Садовскому, чтобы узнать: наши бегут, или мне всё это мерещится?

Но увидев его, ответ я понял сразу, потому что мой напарник тоже закричал: «Ура!».

Правда, совсем негромко, вероятно помня, что мы находимся на снайперской позиции.

«Ханомаг» перестал стрелять, и внутри здания завязался бой.

— Это наши атакуют? — на всякий случай я решил уточнить, а то мало ли…

— Да! Ура! — прошептал тот в ответ, кивнув головой.

— Тогда и нам пора!

— Подожди, — остановил меня Садовский, напомнив: — командир же сказал: держаться подальше от больницы.

— Так мы и держались подальше. А теперь, держаться поближе, — парировал я и, махнув на прощание всем, кто находился рядом, в том числе и тому, кого вроде бы не было, и кто всё ещё перевязывал себе рану, приятно улыбаясь мне, устремился вперёд.

Зачем? А потому, что все шли в атаку, и я тоже не мог оставаться в стороне. Продолжать же вести огонь как снайперу мне было попросту нельзя. Я небезосновательно полагал, что в кутерьме, где наши во время штурма будут мелькать в окнах, запросто могу в них попасть. Поэтому я принял единственно верное в данной ситуации решение и пошёл в атаку.

Однако по закону подлости нормально начать наступление я опять не смог. Кто-то схватил меня за ногу и вновь уронил. И этим «кто-то» оказался Садовский.

— Погоди, Лёшка! Куды ты опять бежишь? — прошипел он.

— Как куды?! Я ж пояснил уже: иду в атаку конечно?! Как все! — ответил я и гаркнул: — А ну отпусти!

Так как я свой крик сопроводил ляганием, то Садовский, ойкнув, вынужден был пояснить свои действия.

— Да зачем тебе туды?! Ты ж там никого не увидишь?!

— Увижу кого надо! А сейчас отпусти по-хорошему, иначе хуже будет! — зарычал я, вырвавшись из захвата. Но потом, приняв, что красноармеец действует не в каких-то своих корыстных интересах, а опасается за жизнь наших товарищей, согласился с ним, сказав: — Хочешь помочь, побежали вместе. Будешь подсказывать!

Тот согласно кивнул и сразу же начал хитрить, предложив вначале направиться к броневику, в котором был Воронцов, мол, с ним переговорим.

Но я отмёл его предложение, как несвоевременное, сказав, что сейчас не место и не время для переговоров.

— Дело надо делать, а философией будем заниматься потом!

И бойцу ничего не оставалось, как только принять неизбежное.

Апраксин с перематывающим рану бойцом остались на месте, а Садовский поспешил за мной.

Пока бежали, я пояснял добровольному помощнику, как будем вести бой.

— Если видишь противника, то мгновенно приседай или падай и стреляй в его сторону. И неважно — попадёшь или нет. Я сразу же выстрелю туда же и мы пойдём дальше, — говорил я ему, перепрыгивая через камни.

Садовский говорил, что так и сделает, и очень просил не лезть на рожон.

Через минуту мы вместе с несколькими бойцами вбежали через парадный вход больницы. Мы не были первыми, поэтому сейчас здесь сопротивления не ждали. Волна красноармейцев уже разлилась в разные стороны, стараясь найти и добить противника, который отступил на второй этаж.