Неприкосновенный запас

– Сказки рассказывали?

К нам подходит старая санитарка.

Я смотрю на нее и с трудом узнаю нашу гардеробщицу тетю Валю.

– Тетя Валя! Я вас не сразу узнал, тетя Валя. А Вадика Ложбинского я сегодня узнал по часам...

– Трудное время, - вздыхает тетя Валя.
– Люди не узнают друг друга... Я была толстая, а теперь от меня и половины не осталось.

И тут я спохватываюсь, лезу в карман и достаю часы - серебряную луковицу на цепочке. Я же не отдал Вадику часы! Забыл! Как нехорошо получилось.

– Сколько времени?
– спрашивает меня молодая санитарка.

Я смотрю на часы невидящими глазами, потом прикладываю их к уху молчат.

– Они не ходят, - говорю.
– Старые часы... старинные.

И вот тут появляется лейтенант Прыгунов из комендатуры и говорит:

– Твои дела уладились, Корбут. Все в порядке. Можешь следовать.

Он протягивает документы, ремень, вещмешок.

– Куда следовать?
– растерянно спрашиваю я.

– Куда тебе положено... А часики все-таки у тебя?
– Он смотрит на меня укоризненно. И от этого взгляда мне становится нестерпимо тошно.

Лейтенант уже спускается по белой мраморной лестнице, а санитарки вопросительно смотрят на меня. И тогда я тоже начинаю спускаться. Я иду медленно, не глядя под ноги, как лунатик. Сам не знаю, куда иду.

И ушел бы, если бы меня не окликнула тетя Валя:

– Ты куда, Боря? Ты живешь на Петроградской?

– Я?.. Я нигде не живу. Нет больше моего дома.

– Где же ты будешь ночевать?

– Не знаю, - признаюсь я. И вдруг осознаю, что в родном городе мне негде ночевать.

– Сейчас поздно, - говорит тетя Валя.
– Опять в комендатуру попадешь. Идем со мной.

Я не спрашиваю, куда надо идти. Торопливо надеваю ремень. Вешаю на плечо вещмешок. И иду за тетей Валей.

При свете коптилки комната, где поселилась тетя Валя, казалась таинственной и странной. Потолка не видно, словно над головой было небо. На стенах мерцали золоченые рамы старых картин. Мебель в комнате тоже была дворцовой, с позолотой. И среди этой старой, утратившей всякий смысл роскоши - бесценная блокадная печурка.

Мы с тетей Валей пили кипяток с сухарем. Макали сухарь в кипяток и откусывали по крохотному кусочку.

– А вы почему не эвакуировались, тетя Валя?
– спросил я хозяйку дома.

После некоторого раздумья она ответила:

– Если все уедут из города, тогда и защищать будет некого.

– Я об этом не подумал... Когда мама была жива, она писала мне на фронт. Но по ее письмам я не представлял себе, как живут ленинградцы. Мама жалела меня. Даже про елку писала в Новый год.

– Да уж елка!
– вздохнула тетя Валя.
– А ты все по части танцев?

– До вчерашнего дня был на зенитной батарее. На орудии. Установщиком дистанционного взрывателя... Тетя Валя, вы о Тамаре Самсоновой ничего не слышали?

– Мне Женя Сластная рассказывала, что Тамара на фронт просилась, а ее все не брали.

– А Женя жива-здорова?

– Жива-здорова... круглая сирота. У них в школе что-то вроде коммуны образовалось. Один старичок учитель собрал всех учеников-сирот. Они там и живут в школе.

Какая-то плотина, сдерживавшая мои чувства, прорвалась. И самые дорогие воспоминания хлынули, окружили меня, заставили забыть все остальное. Я вспомнил своих ребят. И все расспрашивал, расспрашивал тетю Валю. Теперь они, чада мои, были где-то близко, в родном городе. И вместе с тем война, блокада резко отделили их от меня, словно все они уехали в какую-то далекую, безрадостную землю. Но я рвался к ним, и теперь уже никакая сила не могла удержать меня.

– А как Эрна Тамм? А Шурик? Вы Шурика помните?

– Я их всех помню. Но о Шурике ничего не слышала. Леня Иосимов погиб. Под обломками дома. Бомба попала. А Сережа жив.

Больше всего мне хотелось говорить с тетей Валей о Тамаре.

– А Тамара давно на фронт просилась? Может, ее взяли в конце концов?

– Может быть, и взяли.

– Как она танцевала! Настоящий талант! Если б не война... Я мечтал увидеть ее на сцене.

– Ты, положим, не только об этом мечтал.

Тетя Валя улыбнулась - впервые за весь вечер улыбнулась.

– Она небось уже настоящая барышня, - сказала тетя Валя.

В это время за окнами завыла сирена. И через некоторое время застучали зенитки.

"Только бы она была жива", - подумал я.

– Тетя Валя, а наши танцевальные костюмы целы?
– сам не знаю почему, спросил я.

– Целы. Куда же им деться?

– Можно их посмотреть? Наверное, выросли из них ребята. Чада мои!

– Завтра и посмотришь, - сказала тетя Валя и подлила мне кипятку.

Потом я уснул. Помню, натянул на плечи шинель, вытянулся на павловском диване, который после солдатского топчана показался мне бесконечно мягким, и уснул.

Утром я медленно шел между длинными вешалками, на которых в строгом порядке были развешаны костюмы ансамбля. И каждый раз ко мне издалека долетала знакомая мелодия, и я как бы ощущал движение танца.

– Гопак, - одними губами произносил я, трогая белые рукавастые рубахи, вышитые красными петухами.
– Матросский танец, - над моим плечом проплывали синие воротники.
– "Яблочко"... Испанский танец...

Я взял широкополую шляпу от испанского костюма и надел на себя. И вот тут на вешалке показались суконные буденновские шлемы с алыми звездами и гимнастерки с красными полосами поперек груди. "Тачанка"! Здравствуй, "Тачанка"!

Я сразу вспомнил танец. Вспомнил во всех подробностях. И заговорил, как на репетиции, горячо, рассекая воздух кулаком, глухо притопывая валенком:

– Вот "Тачанка" вырывается из-за кулис на необозримый простор сцены. Давай! Давай! Пулеметная тачанка - все четыре колеса. Гей! Гей! Возница натянул вожжи, а сам движется вприсядку, словно сидит на облучке. Пулеметчик - саблю под мышку - припал к пулемету: та-та-та! Боевой разворот. Кони метнулись в сторону, поднялись на дыбы! И снова очередь, похожая на звук трубы, вернее, звук трубы, похожий на очередь.