Нерушимый 10

Тихонов щелкнул пальцами.

— Ужин — святое. Сперва ужин, потом расходимся по номерам и — спать! Слышали меня? Никаких самоволок по окрестностям, если кто попадется — мгновенное исключение из команды.

За столиком на ужине сидели я, Сэм, Микроб и Кокорин. Все были мрачными и нехотя ковыряли спагетти, только Микроб тараторил без умолку, интересуясь, выпустят ли его в следующий раз, когда он так ярко сыграл. Мы не разделили его энтузиазм, потому что возможности отличиться у нас не было, и это угнетало.

После ужина мы разошлись по номерам, проснулись в пять, быстро собрали вещи и расселись в автобусе. На этот раз никто нас не развлекал, мы молча приехали в аэропорт, молча погрузились в спецборт и полетели в Москву, в зиму и холод.

В Италию нас провожали как героев, а встречать будут… Проигравших не встречают с триумфом. Очень не хватало Комсети, прочитать, как преподнесли нашу игру зрителям, и что по этому поводу пишут болелы. Футбольные эксперты меня не интересовали, они как синоптики, которые ошибаются один раз. В сутки. Да и ясно было: напишут эксперты то, что велено. А велено не сеять пессимизм в сердца советских граждан.

Что касается меня, я видел игру. И пересматривать ее не надо, чтобы понять: это игра сильной команды, но никак не сборной-чемпиона. Спасти нас может только чудо — я и Микроб, но не факт, что нам позволят — и это самое обидное.

В Михайловск нашу троицу повез минивен от завода. Всю дорогу я отвечал на сообщения «титанов» и Рины, а от нее посланий было десять! Слова одобрения, пожелания удачи, возмущение, что мне не дали поиграть, потом — утешение, пожелание спокойной ночи и удачного полета. Она, конечно, знала, что сообщения не дойдут, но не находила себе места и писала, проводила ритуал успокоения.

От ее посланий мне так хорошо стало на душе, словно то тепло, которое она копила и излила на меня через сообщения, заключило меня в кокон, и я понял, что все будет хорошо. Я поиграю и принесу стране победу если не на чемпионате мира, так в Лиге Европы.

Только я собрался убрать телефон, как пришло сообщение от Тирликаса, который велел нам явиться на собрание в шестнадцать ноль-ноль, где будет сделано важное объявление.

Думал, будут чествовать Микроба и спрашивать, что там и как у буржуев. Это, конечно, тоже было, но причина всеобщего сбора оказалась более чем уважительной: Сан Саныч объявил, что Льву Витаутовичу удалось договориться с «Рейнджерс», чтобы тридцатого марта «Титан» провел товарищеский матч в Англии.

Вот там и проверим свои силы!

Глава 7 Не лучше, чем у нас

29. 03. 2026. Михайловск

— Саша, — донеслось сквозь сон, и я не сразу и понял, кто и зачем меня будит.

Сел в кровати, как ошалелый сурикат. Что? Где? Я проспал автобус, и «титаны», приготовившиеся к вылету в Шотландию, уже ждут одного меня?

— Са-аш! — прошептала Рина в самое ухо. — Дай руку! Скорее же!

Застонав, я перевернулся на спину, а жена схватила мою ладонь и приложила к своему животу и замерла.

— Чувствуешь? — вкрадчиво спросила она.

— Нет, — честно прохрипел я. — А что должен чувствовать?

— Ребенок пинается! Пяткой как даст! Я аж проснулась.

Надо же! У нее еще живота толком не видно, пятый месяц только начался, а поди ж ты!

Сон мгновенно пропал, замерев в темноте, я сконцентрировался на ощущениях, разогрел огонь за грудиной, направил к ладони и ощутил легкий толчок, на грани осязания. Губы растянулись в улыбке.

— Да! Он меня толкнул.

— Футболистом будет! — сказала Рина с гордостью, подумала немного и спросила: — Как думаешь, он родится обычным или — как мы? Какие дети у самородков?

Последнее слово она шепнула мне в ухо. А действительно — какие? Вдруг дар у них будет проявляться с первых месяцев жизни? Как такой белой вороне уживаться с обычными детьми? Или пробудится ближе к совершеннолетию?

— Красивые и талантливые, — ответил я, попытался снова почувствовать ребенка, но он больше не толкался.

Кто родится, мальчик или девочка, на УЗИ видно не было, но Рина внутренним чутьем чуяла — мальчик, и даже имя ему выбрала — Леонид. Точнее, сказала, что он выбрал: при перечислении имен малыш отозвался именно на это имя.

Внезапно меня сковал страх: я вспомнил предостережение Гусака, что меня убьют за границей, я обнял Рину, поцеловал ее в затылок и застыл.

Я ведь имею все шансы не увидеть своего первенца! Его первые шаги, первые слова, первые друзья в садике — все это может пройти мимо меня!

— Ты чего? — напряглась Рина, уловившая изменение моего настроения.

Врать я не стал, но и правду не сказал.

— До одури боюсь вас потерять.

— Ну чего ты! Все будет хорошо! — Она погладила мою руку и положила себе на бок, а спустя минуту сказала: — Я чувствую… Не знаю, как объяснить. Что у тебя есть какая-то тайна, ты носишь ее с собой и ничего не рассказываешь даже мне. Что-то, связанное с детдомом. Там было что-то ужасное. Но мне-то можно сказать!

Она перевернулась. В темноте я едва различал черты ее лица и внимательные блестящие глаза. Близкие всегда чувствуют, когда недоговариваешь.

— И когда ты стала это чувствовать? — осторожно поинтересовался я.

— Когда мы стали жить вместе. Ощущение, что у тебя в душе, как у Синей Бороды, есть комната, куда ты никого не впускаешь. Я не знаю почему.

— По той же самой причине: это опасно. — Я привлек Рину к себе, ничего выпытывать она не стала.

Так мы и уснули, обнявшись. Но страх не уснул. Когда я встал по будильнику перед длительным перелетом в Шотландию, сердце сжималось от дурного предчувствия. Потому что каждый раз, когда чувствуешь себя в безопасности, начинает твориться трэш.

В той жизни, когда Алена наконец забеременела, мы нарадоваться не могли, это была настоящая идиллия! Ничто не предвещало того, что я потеряю и жену, и ребенка. Аж обидно стало, что виновные в халатности не понесли наказания.

Так хотелось рассказать Рине о своей прошлой жизни, чтобы между нами не оставалось тайн, но я не решался — не знаю почему. Наверное, открыться было бы правильно — вдруг потом будет поздно?

Но готова ли она к правде?

Я пообещал себе, что откроюсь перед поездкой на чемпионат мира. Про Горского говорить не буду — это не только моя тайна; но все, что касается меня, расскажу: Рине можно доверять.

Я выглянул с балкона и увидел освещенный фонарем серебристо-белый наш личный автобус с надписью «Титан». Просторный и современный ЛАЗ с креслами, принимающими чуть ли не лежачее положение, с откидными столиками, холодильником и шкафом на задней площадке. Расстояние между сиденьями было таким, что можно легко вытянуть ноги, из-за чего количество мест уменьшилось с пятидесяти до тридцати четырех.

В салоне пока было темно, водитель курил у фонаря, выпуская облако дыма вместе с паром — ночью приморозило.