Несокрушимо
Шрифт:
Но она только тяжело вздохнула и понимающе кивнула.
— Бедняжка. Нельзя выбирать себя вместо своих детей. Просто нельзя.
— Я знаю. И никогда бы не ожидал, что она это сделает.
Я продолжил рассказывать, как Сильвия всё равно захотела работать в винодельне, и как я чувствовал себя обязанным выполнить своё обещание обучить её.
— Ты чувствовал себя обязанным? — переспросил Лукас с понимающей улыбкой.
— Ладно, хорошо. — Я поднял ладонь. — Это был способ всё ещё видеть её, разговаривать с ней, быть рядом. Но, клянусь, между нами ничего не было. На протяжении
— И что случилось? — спросила Миа.
— Что случилось? Мы всё равно влюбились, — сказал я, снова почувствовав разочарование. — Не имело значения, что мы не спали вместе, не делали ничего физического.
— Конечно, не имело. — Миа покачала головой. — Потому что ваша связь с ней — это не просто про секс. Она глубже.
— И это её пугает.
— Ты думаешь, для неё это слишком рано? — спросил Лукас, нарушив своё молчание.
— Лукас! — Миа повернулась и шлёпнула его по руке. — Нет, не слишком рано. Эта женщина его любит. Она это признала. — Она посмотрела на меня в подтверждение. — Правда?
— Правда. Но она также сказала, чтобы я её забыл — буквально в том же предложении. — Я объяснил, что произошло в последний раз, когда я видел её. — Я сказал ей, что люблю её. Сказал, что хочу заботиться о ней. Что я не уйду без боя. А она сказала, что я должен уйти. Что она не знает, как позволить себе быть любимой, и слишком боится попробовать.
Миа, с каждым моим словом, словно сползала всё ниже по дивану, как будто моя история сдувала её надежды, как воздушный шар. В конце концов, она оказалась растянувшейся на ковре рядом с журнальным столиком.
— «Это всё, — сказала она. — Я умерла.
Лукас тяжело выдохнул.
— Ты выживешь.
— А теперь последняя часть, — сказал я. Я рассказал им о том, как Уитни подслушала весь разговор, о том, как мы столкнулись в спортзале прошлой ночью, и о её визите в винодельню сегодня. — Теперь я вообще не знаю, что делать. Я до смерти боюсь всё испортить снова.
Миа резко села.
— Я знаю, что тебе нужно сделать.
— Правда? — спросил я.
— Да. — Она уверенно кивнула. — Слушай, я понимаю эту женщину. Возможно, я не прошла через всё, что она пережила, но я чувствую, откуда оно идёт. Не знаю, рассказывали ли мы тебе об этом, но прямо перед тем, как я встретила Лукаса, я была помолвлена с другим человеком, который бросил меня за неделю до свадьбы. Париж должен был быть моим медовым месяцем, и я поехала одна — в последнюю очередь я ожидала встретить любовь всей своей жизни в баре Латинского квартала в первый вечер там.
Я посмотрел на них обоих.
— Я никогда об этом не знал.
— Когда я вошла в этот бар, я была злой, подавленной и несчастной. У меня был худший настрой из всех.
— Самый худший, — подтвердил Лукас.
— Но Лукас увидел во мне то, чего я сама не могла разглядеть. Он заставил меня поверить в любовь. Заставил поверить, что я достойна счастья. Заставил поверить, что возможно всё — нужно только довериться ему.
— Но как? — спросил я, наклоняясь вперёд, упираясь локтями в колени.
— Он просто отказался сдаваться, — спокойно ответила она. — Я пыталась всё разрушить. Я порвала
с ним на вокзале, сказала «о ревуар» и ушла. — Она посмотрела на мужа. — Помнишь это, дорогой?Он кивнул.
— Ты ещё и пошла не в ту сторону.
Она рассмеялась.
— Да, это уже был знак. Но суть в том… — Она снова повернулась ко мне. — Я думала, что поступаю правильно. И более того, я чувствовала, что беру всё под контроль. Я не собиралась давать этому наполовину французу-бармену, наполовину профессору психологии шанс бросить меня — я должна была уйти первой. И я ушла.
— И что случилось потом?
— Мне пришлось её догонять. — Лукас подался вперёд, взял свою жену за руку и усадил её к себе на колени. — Она вынудила меня. А ведь я был тем парнем, который не верил в брак, не хотел детей, был уверен, что вся эта традиционная семейная штука не для меня. Но она заставила меня взглянуть на себя по-другому, и я понял, что не могу позволить ей уйти.
— И ты не можешь позволить Сильвии уйти, если любишь её. — Миа обвила руками плечи Лукаса. — Неважно, сколько времени вы были вместе. Важно то, что ты чувствуешь.
— Я люблю её, — твёрдо сказал я. — И я знаю, что могу сделать её счастливой.
— Тогда иди за ней. — Миа улыбнулась. — Если ты знаешь её настолько хорошо, чтобы полюбить, значит, ты знаешь, что ей нужно услышать. Это внутри тебя, Генри. — Она приложила руку к сердцу. — Поверь мне. Поверь себе.
24
Сильвия
В тот день я помогала Эйприл готовиться к большому ужину на День святого Валентина, когда Уитни нашла меня в ресторане.
— Привет, Уит, — сказала я, ставя одну из центральных композиций, только что доставленных из цветочного магазина, на стол для четверых у бара. — Где ты была?
— Я ходила к Генри, — объявила она.
Я уставилась на нее, ошеломленная.
— Ты что сделала?
— Я ходила к Генри в его кабинет на винодельне.
У меня отвисла челюсть.
— Зачем?
— Потому что мне нужно было с ним поговорить, — спокойно ответила она, садясь на стул. — А теперь мне нужно поговорить с тобой.
— Ладно, — сказала я, вытягивая соседний стул и усаживаясь. У меня кружилась голова. — Но с каких это пор ты зовешь его Генри?
— С тех пор, как он сам мне это сегодня предложил. Так вот, слушай. — Уитни положила сцепленные руки на стол. — Он действительно влюблен в тебя. Это правда.
Я почувствовала, как щеки заливает краска.
— Уитни, что за…
— Послушай меня. Ты сказала в ту ночь, когда он пришел к нам домой, что ты не знаешь, любит ли он тебя. Ты сказала, что это проблема.
— Я сказала, что это часть проблемы.
— Ну, теперь это больше не проблема. Он любит тебя по-настоящему.
— И как ты это узнала?
— Потому что я спросила у него, откуда он знает, что влюблен в тебя, и он выдал мне такую длинную речь, что я не могу ее полностью вспомнить, но он выглядел таким же напряженным и грустным, как Огастус Уотерс, когда он говорит, что знает, что забвение неизбежно, но он все равно любит тебя, и все твои попытки держаться от него подальше обречены на провал.